Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
XV
В края на януари Пиер пристигна в Москва и се настани в оцелялото крило на къщата. Той посети граф Растопчин и някои познати, които се бяха върнали в Москва, и се канеше на третия ден да замине за Петербург. Всички празнуваха тържествено победата; всичко в разорената и съживяваща се столица кипеше от живот. Всички се радваха на Пиер; всички искаха да го видят и всички го разпитваха за онова, което бе видял. Пиер се чувствуваше особено дружелюбно настроен към всички хора, които срещаше; но сега, без да ще, той с всички се държеше нащрек, за да не се обвърже с нещо. На всички въпроси, които му задаваха, важни или най-незначителни, например когато го запитваха де ще живее, дали ще строи, кога ще замине за Петербург и дали ще се съгласи да занесе едно малко сандъче, той отговаряше: да, може би, мисля и така нататък.
За Ростови беше чул, че са в Кострома, и мисълта за Наташа рядко минаваше през ума му. Но и когато минаваше, тя беше като приятен спомен от далечното минало. Той се чувствуваше не само свободен от всички житейски условия, но и от това чувство, което, както му се струваше, умишлено си бе внушил.
На третия ден от пристигането си в Москва той узна от семейство Друбецкой, че княжна Маря е в Москва. Смъртта, страданията, последните дни на княз Андрей често занимаваха мислите на Пиер и сега с нова живост минаха през ума му. На обеда, като научи, че княжна Маря е в Москва и живее в неизгорялата си къща на Вздвиженка, той още същата вечер отиде у нея.
По пътя Пиер непрестанно мислеше за княз Андрей, за приятелството си с него, за различните си срещи с него и особено за последната — в Бородино.
„Нима той е умрял в онова злобно настроение, в което беше тогава? Нима пред смъртта не му се е открило обяснението на живота?“ — мислеше Пиер. Той си спомни за Каратаев и смъртта му и неволно почна да сравнява тия двама толкова различни хора и в същото време толкова приличащи си по обичта, която той имаше към двамата, а още и за туй, че и двамата бяха живели, и двамата бяха умрели.
Пиер стигна до къщата на стария княз в най-сериозно настроение. Къщата беше оцеляла. По нея личаха следи от разрушение, но духът на къщата беше същият. Старият лакей посрещна Пиер със строго лице, сякаш искаше да даде на гостенина да разбере, че отсъствието на княза не нарушава реда на къщата, и му каза, че княжната е благоволила да се оттегли в своето отделение и че приема в неделя.
— Доложи; може да ме приеме — рече Пиер.
— Слушам — отговори лакеят, — заповядайте в портретната.
След няколко минути при Пиер влязоха лакеят и Десал. Десал предаде на Пиер от името на княжната, че тя много ще се радва да го види и го моли да я извини за безцеремонността й и да се качи горе, в нейното отделение.
В невисока стаичка, осветена от една свещ, седеше княжната и с нея още някой в черно облекло. Пиер помнеше, че при княжната винаги имаше компаньонки, но какви бяха тия компаньонки — не знаеше и не помнеше. „Това е някоя от компаньонките“ — помисли той, като погледна дамата в черна рокля.
Княжната бързо стана да го посрещне и му подаде ръка.
— Да — рече тя, след като той й целуна ръка, загледана в промененото му лице, — ето как се срещаме ние с вас. Той и напоследък често говореше за вас — каза тя, като изви очи от Пиер към компаньонката със стеснение, което за миг порази Пиер.
— Толкова се зарадвах, когато чух за вашето спасение. Това беше единственото радостно известие, получено след дълго време. — Княжната отново и още по-неспокойно се извърна към компаньонката си и понечи да каже нещо, но Пиер я прекъсна.
— Можете ли да си представите, че аз нищо не знаех за него — каза той. — Аз смятах, че е убит. Всичко, което научих, научих го от други хора. Знам само, че попаднал у Ростови… Каква съдба!
Пиер говореше бързо, оживено. Той погледна един път лицето на компаньонката, видя внимателно-ласкав, любопитен поглед, устремен в него, и както често се случва след разговор, кой знае защо, почувствува, че тая компаньонка в черна рокля е мило, добро, чудесно същество, което няма да попречи на сърдечния му разговор с княжна Маря.
Но когато изрече последните думи за Ростови, объркаността по лицето на княжна Маря се прояви още по-силно. Тя пак изви очи от лицето на Пиер към лицето на дамата в черна рокля и каза:
— Нима не можете да я познаете?
Пиер отново погледна бледното, тънко, с черни очи и странна уста лице на компаньонката. Нещо близко, отдавна забравено, повече от мило го гледаше от тия внимателни очи.
„Не, не може да бъде — помисли той. — Това строго, слабо и бледно, състарено лице? Не може да бъде тя. Това е само спомен от онова.“ Но в това време княжна Маря каза; „Наташа.“ И лицето с внимателните очи с труд, с усилие, както се отваря ръждясала врата, се усмихна и от тая отворена врата изведнъж го лъхна и обгърна онова отдавна забравено щастие, за което той, особено сега, не можеше и да помисли. Лъхна го, обгърна го и го погълна цял. Когато тя се усмихна, вече не можеше да има съмнение: това беше Наташа и той я обичаше.
В първия миг Пиер, без да ще, изказа и на нея, и на княжна Маря, и най-важното — на себе си една неизвестна и за него тайна. Той се изчерви радостно и страдалчески болезнено. Поиска да скрие вълнението си. Но колкото повече искаше да го скрие, толкова по-ясно — по-ясно от най-определените думи — казваше и на себе си, и на нея, и на княжна Маря, че я обича.
„Не, това е от неочакваността“ — помисли Пиер. Но щом поиска да продължи почнатия с княжна Маря разговор, той пак погледна Наташа и още по-силна червенина покри лицето му, и още по-силно вълнение от радост и страх обзе душата му. Той обърка думите и спря насред фразата си.
Пиер не забеляза Наташа, защото съвсем не очакваше да я види тук, но не я позна, защото станалата с нея — откак не бе я виждал — промяна беше грамадна. Тя беше отслабнала и побледняла. Но не това я правеше неузнаваема: в първия миг, когато бе влязъл, той не можа да я познае, защото по това лице с очите, в които по-рано светеше затаена усмивка на радост от живота, сега, когато влезе и за пръв път я погледна, нямаше и сянка от усмивка; имаше само очи, внимателни, добри и тъжно-въпросителни.
Смущението на Пиер не се отрази в Наташа със смущение, а само с удоволствие, което едва забележимо освети цялото й лице.
Глава XV
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем-нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, — важные или самые ничтожные, — отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? — он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» — думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
— Доложи; может быть, примут, — сказал Пьер.
— Слушаю-с, — отвечал официант, — пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто-то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», — подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
— Да, — сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, — вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, — сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
— Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. — Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что-то сказать; но Пьер перебил ее.
— Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, — сказал он. — Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему-то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье — милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
— Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что-то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, — подумал он. — Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, — улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее — яснее, чем самыми определенными словами, — он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», — подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально-вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.