Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
VII
Когато напуснаха Москва, Петя остави домашните си, отиде в полка си и скоро след това бе взет за ординарец на генерала, който командуваше голям отряд. Откак бе произведен офицер и особено от постъпването си в действуващата армия, дето бе участвувал в сражението при Вязма, Петя се намираше постоянно в щастливо-възбудено състояние от радост, че е голям, и в постоянна възторжена припряност да не изпусне някой случай на истинско геройство. Той беше много щастлив от онова, което бе видял и изпитал в армията, но в същото време все му се струваше, че тъкмо там, дето не е той, сега се вършат истински геройства. И той бързаше да отиде там, дето не беше.
На 21 октомври, когато неговият генерал изказа желание да изпрати някого до Денисовия отряд, Петя тъй жално се моли да изпратят него, че генералът не можа да откаже. Но като го изпращаше, спомняйки си безумната постъпка на Петя в сражението при Вязма, дето, вместо да кара по пътя, задето бе изпратен, Петя препусна към веригата под огъня на французите и стреля там два пъти с пистолета си, та като го изпращаше, генералът изрично му забрани да участвува в каквито и да било операции на Денисов. Затова именно Петя се изчерви и обърка, когато Денисов го попита може ли да остане. До излизането си в окрайнината на гората Петя смяташе, че изпълнявайки строго дълга си, трябва веднага да се върне. Но когато видя французите, видя Тихон и узна, че през нощта без друго ще атакуват, той бързо, както правят младите хора, мина от едни възгледи към други и сам реши, че неговият генерал, когото той досега много уважаваше, е нищожество, немец, че Денисов е герой и есаулът е герой, и Тихон е герой и че би му било срамно да ги остави в такава трудна минута.
Здрачаваше се вече, когато Денисов, Петя и есаулът стигнаха до горската къщица. В полумрака се виждаха оседлани коне, казаци, хусари, които нагласяваха колибки на поляната и (за да не виждат французите дима) кладяха огън в дола. В пруста на малката къщица, запретнал ръкави, един казак сечеше овче месо. Вътре в къщицата имаше трима офицери от Денисовия отряд, които нареждаха трапезата върху една врата. Петя съблече и даде да изсушат мокрите му дрехи и тутакси почна да помага на офицерите да нагласят масата за вечеря.
След десет минути масата, покрита със салфетка, беше готова. Бяха сложили водка, ром в манерка, бял хляб, печено овнешко и сол.
Седнал с офицерите до масата и късайки тлъстото ароматно овнешко с ръце, по които течеше мазнина, Петя се намираше във възторжено-детско състояние на нежна обич към всички хора и поради това бе уверен, че и другите изпитват такава обич към него.
— Та как мислите, Василий Фьодорович — обърна се той към Денисов, — нали не е лошо, че ще остана при вас един ден? — И преди да дочака отговор, сам си отговори: — Ами че мене ми поръчаха да узная и ето на, аз ще узная… Само пуснете ме в най… в най-важната… Мене не ми трябват награди… А ми се иска… — Петя стисна зъби и се огледа, като подръпваше нагоре дигнатата си глава и замахваше с ръка.
— В най-важната… — повтори Денисов, като се усмихваше.
— Само, моля ви се, дайте ми една истинска команда войници, да мога да командувам — продължи Петя. — Наистина, какво ви струва това? Ах, на вас ви трябва ножче? — обърна се той към един офицер, който искаше да си отреже овнешко. И подаде джобното си ножче.
Офицерът каза, че ножчето е хубаво.
— Моля ви се, вземете го. Аз имам много такива… — каза Петя, като се изчерви. — Ах, Боже мой! Съвсем забравих — извика неочаквано той. — Аз имам чудесно сухо грозде! Нали знаете, такова, без семки. Имаме нов маркитант — такива чудесни неща има! Аз купих десет фунта. Свикнал съм с нещо сладко. Искате ли?… — И Петя изтича в пруста до своя казак и донесе торби, в които имаше около пет фунта сухо грозде. — Яжте, господа, яжте.
— А не ви ли трябва кафениче? — попита той есаула. — Купих го от нашия маркитант, отличен е! Той има чудесни неща. И е много честен. То е най-важното. Аз без друго ще ви изпратя. Може би сте свършили и кремъците си или сте ги очукали — това се случва. Аз взех със себе си, ей ги тук — той посочи една торба — сто кремъка. Купих ги много евтино. Вземете, моля ви се, колкото ви трябват, че ако искате — и всичките… — И изведнъж, уплашен да не е попрекалил, Петя спря и се изчерви.
Той почна да си припомня дали не е направил и други глупости. И като изреждаше спомените си от днешния ден, спря се на спомена за французина барабанчик. „На нас ни е много добре, а нему какво е? Де го дянаха? Дали са го нахранили? Не са ли го наскърбили?“ — помисли той. Но като видя, че бе попрекалил за кремъците, сега се боеше.
„Мога да попитам — помисли той, — но ще кажат: той е хлапак и съжалява друг хлапак. Утре ще им покажа какъв хлапак съм! Срамно ли е да попитам? — помисли Петя. — Е, все едно!“ — и веднага, като се изчерви и погледна уплашено офицерите дали няма да види насмешка по лицата им, той каза:
— Може ли да извикаме онова момче, плененото? Да му дадем нещо да хапне… Може…
— Да, нещастно хлапе — рече Денисов, който очевидно не намираше нищо срамно в това споменаване. — Извикайте го тук. Vincent Bosse[1] го казват. Извикайте го.
— Аз ще го извикам — каза Петя.
— Извикай го, извикай. Нещастно хлапе — повтори Денисов.
Когато Денисов каза това, Петя беше до вратата. Той се промъкна между офицерите и отиде съвсем близо до Денисов.
— Позволете ми да ви целуна, миличък — рече той. — Ах, колко е великолепно! Колко е хубаво! — И като целуна Денисов, изтича вън.
— Bosse! Vincent! — викна Петя от вратата.
— Кого викате, господарю? — обади се някой в тъмното. Петя отговори, че вика плененото днес момче французин.
— А! Весений ли? — рече казакът.
Неговото име Vincent беше вече преправено: от казаците на Весений, а от селяните и войниците — на Висеня. И в двете преправени имена напомнянето за пролет съвпадаше с представата за младото момче.[2]
— Той се грееше там на огъня. Хей, Висеня! Висе-ня! Весений! — чуха се в тъмнината смях и гласове, които предаваха.
— Пъргаво хлапе — каза един хусар, застанал до Петя. — Ние го нахранихме одеве. Огладнял беше до немай-къде.
В тъмнината се чуха стъпки и зашляпал с боси крака из калта, барабанчикът дойде до вратата.
— Ah, c’est vous! — рече Петя. — Voulez vous manger? N’ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal — добави той, като пипна боязливо и ласкаво ръката му. — Entrez, entrez.[3]
— Merci, monsieur — отговори барабанчикът с треперещ, почти детски глас и почна да изтрива в прага калните си нозе. На Петя му се искаше да каже много неща на барабанчика, но не смееше. Той стоеше до него в пруста и тъпчеше на едно място. След това хвана в тъмното ръката му и я стисна.
— Entrez, entrez — повтори той само с нежен шепот.
„Ах, какво да сторя за него!“ — каза си Петя и като отвори вратата, пусна край себе си момчето.
Когато барабанчикът влезе в стаята, Петя седна по-надалеч, тъй като смяташе унизително за себе си да обръща внимание на него. Той само опипваше парите в джоба си и се двоумеше дали не е срамота да ги даде на барабанчика.
Глава VII
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо-возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого-нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там-то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21-го октября его генерал выразил желание послать кого-нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, — отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого-то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, — дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
— Так что же вы думаете, Василий Федорович, — обратился он к Денисову, — ничего, что я с вами останусь на денек? — И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: — Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… — Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
— В самую главную… — повторил Денисов, улыбаясь.
— Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, — продолжал Петя, — ну что вам стоит? Ах, вам ножик? — обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
— Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… — покраснев, сказал Петя. — Батюшки! Я и забыл совсем, — вдруг вскрикнул он. — У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый — и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что-нибудь сладкое. Хотите?… — И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. — Кушайте, господа, кушайте.
— А то не нужно ли вам кофейник? — обратился он к эсаулу. — Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, — ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… — он показал на торбы, — сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… — И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких-нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе-барабанщике представилось ему. «Нам-то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» — подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, — думал он, — да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? — думал Петя. — Ну, да все равно!» — и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
— А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего-нибудь поесть… может…
— Да, жалкий мальчишка, — сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. — Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
— Я позову, — сказал Петя.
— Позови, позови. Жалкий мальчишка, — повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
— Позвольте вас поцеловать, голубчик, — сказал он. — Ах, как отлично! как хорошо! — И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
— Bosse! Vincent! — прокричал Петя, остановясь у двери.
— Вам кого, сударь, надо? — сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика-француза, которого взяли нынче.
— А! Весеннего? — сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки — в Весеннего, а мужики и солдаты — в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
— Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! — послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
— А мальчонок шустрый, — сказал гусар, стоявший подле Пети. — Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
— Ah, c’est vous! — сказал Петя. — Voulez-vous manger? N’ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, — прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. — Entrez, entrez.[1]
— Merci, monsieur,[2] — отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
— Entrez, entrez, — повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» — проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.