Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
XV
В първите дни на октомври при Кутузов пристигна още един парламентьор с писмо от Наполеон и с предложение за мир, писмо с фалшиво означение, че е написано в Москва, когато в действителност Наполеон беше вече наблизо пред Кутузов, по стария Калужки път. Кутузов отговори на това писмо така, както на първото, изпратено по Лористън: той каза, че и дума не може да става за мир.
Наскоро след това от партизанския отряд на Дорохов, който действуваше вляво от Тарутино, се получи донесение, че във Фоминское се появили войски, че те се състоят от дивизията на Брусие и че тая дивизия, отделена от другите войски, може лесно да бъде унищожена. Войниците и офицерите отново искаха да действуват. Щабните генерали, възбудени от спомена за лесната победа при Тарутино, настояваха пред Кутузов да се изпълни предложението на Дорохов. Кутузов смяташе, че никакво настъпление не е необходимо. И онова, което стана, беше, нещо средно; във Фоминское бе изпратен малък отряд, който трябваше да атакува Брусие.
По странна случайност това назначение — най-трудното и най-важното, както излезе по-късно — получи Дохтуров; оня скромничък, дребничък Дохтуров, когото никой не ни е описал, че съставя планове на сражения, че лети пред полковете, че хвърля кръстове към батареята и т.н., когото смятаха и наричаха нерешителен и непроницателен, но същият тоя Дохтуров, когото през всичките войни на русите с французите, от Аустерлиц до тринадесета година, намираме като началник вред, дето положението е тежко. В Аустерлиц той остава последен при бента на Аугест, като събира полкове и спасява, каквото може, когато всичко бяга и загива и в ариергарда няма ни един генерал. Болен, в треска, той отива с двадесет хиляди в Смоленск да защищава града срещу цялата Наполеонова армия. В Смоленск, едва задрямал в пароксизма на треската до Малаховските порти, канонадата срещу Смоленск го събужда и Смоленск се държи цял ден. В Бородинското сражение, когато Багратион е убит и войските на нашия ляв фланг са унищожени в пропорция 9 към 1 и цялата мощ на френската артилерия е насочена натам — изпраща се не друг, а именно нерешителният и непроницателен Дохтуров и тъй като преди това изпратил другиго, Кутузов бърза да поправи грешката си. И дребничкият, тихичкият Дохтуров отива там, и Бородино е най-хубавата слава на руската войска. И много герои са ни описали в стихове и проза, но за Дохтуров няма почти ни една дума.
Пак Дохтуров изпращат във Фоминское и оттам в Малоярославец, в онова място, дето беше последното сражение с французите, и в онова място, отдето очевидно почва вече гибелта на французите, и пак много гении и герои ни описват в тоя период на кампанията, но за Дохтуров — ни дума, или съвсем малко, или предпазливо. Тъкмо това премълчаване за Дохтуров по-очевидно от всичко доказва неговите достойнства.
Естествено е за човек, който не разбира вървежа на някоя машина, когато я види, да му се струва, че най-важната част на тая машина е оная тресчица, която случайно е попаднала в нея и която пречи на вървежа на машината и се блъска вътре в нея. Човек, който не знае устройството на машината, не може да разбере, че не тая вредна и бъркаща тресчица, а онова малко предавателно назъбено колело, което се върти нечуто, е една от най-съществените части на машината.
На 10 октомври същия ден, когато Дохтуров бе изминал половината път до Фоминское и се бе спрял в село Аристово, приготвяйки се да изпълни точно дадената му заповед, цялата френска войска в своето конвулсивно движение, когато стигна до позицията на Мюра, за да даде, както изглеждаше, сражение, изведнъж без причина сви наляво към новия Калужки път и почна да навлиза във Фоминское, дето дотогава беше само Брусие. В това време Дохтуров имаше под командата си освен Дорохов двата малки отряда на Фигнер и на Сеславин.
На 11 октомври вечерта Сеславин пристигна в Аристово при началството с един пленен френски гвардеец. Пленникът каза, че влезлите днес във Фоминское войски са авангард на цялата голяма армия, че и Наполеон е там, че вече пети ден, откак цялата армия е напуснала Москва. Същата вечер един крепостен слуга, дошъл от Боровск, разправи, че е видял влизането на грамадна войска в града. Казаци от отряда на Дорохов донасяха, че са видели френската гвардия, тръгнала по пътя за Боровск. От всички тия съобщения стана очевидно, че там, дето смятаха да намерят една дивизия, сега беше цялата армия на французите, запътена от Москва по неочаквана посока — по стария Калужки път. Дохтуров не искаше да предприема нищо, тъй като сега не му беше ясно какво е длъжен да прави. Заповядано му беше да атакува Фоминское. Но по-рано във Фоминское беше само Брусие, а сега — цялата френска армия. Ермолов искаше да постъпи по свое усмотрение, но Дохтуров настояваше, че трябва да има заповед от светлейшия. Решено бе да се изпрати донесение в щаба.
За това беше избран един смислен офицер, Болховитинов, който, освен писменото донесение, трябваше да разкаже устно за цялата работа. След като получи плика и устната заповед към дванадесет часа през нощта, Болховитинов препусна за главния щаб, придружен от един казак със запасни коне.
Глава XV
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение — самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, — получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, — посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино — лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это-то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10-го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11-го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению — по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.