Лев Толстой
Война и мир (110)

Лев Толстой
Война и мир (110)

„Москва, 17 ноември

Току-що се върнах от благодетеля си и бързам да запиша всичко, което изпитах при тая среща. Йосиф Алексеевич живее бедно и трета година вече страда от мъчителна болест на пикочния мехур. Никой никога не е чул от него охкане или дума на роптание. От сутрин до късна нощ, с изключение на часовете, когато яде най-проста храна, работи за науката. Той ме прие благосклонно и ме покани да седна на кревата, дето лежеше; аз му направих знака на рицарите на Изток и на Ерусалим, той ми отговори със същото и с кротка усмивка ме попита какво съм научил и придобил от пруските и шотландски ложи. Колкото можах, аз му разказах всичко, като предадох ония принципи, които предлагах в нашата Петербургска ложа, и му съобщих за лошия прием, който ми направиха, и за скъсването между мене и братята. Йосиф Алексеевич помълча доста и след като помисли, изложи ми своето гледище по всички въпроси, което мигновено ми осветли цялото минало и целия бъдещ път, който ми предстои. Той ме учуди, като ме попита помня ли в какво се състои тройствената цел на ордена: 1. в пазене и опознаване на тайнството; 2. в пречистване и поправяне на себе си за възприемане на последното и 3. поправяне на рода человечески чрез стремеж към такова пречистване. Коя е най-главната и първа цел измежду трите? Разбира се, собственото поправяне и пречистване. Само към тая цел можем винаги да се стремим независимо от всички обстоятелства. Но заедно с това тъкмо тая цел изисква от нас най-много труд и затуй, заблудени от гордост, изпускайки тая цел, ние се залавяме или за тайнството, което поради нечистотата си сме неспособни да възприемем, или се залавяме да поправим рода человечески, когато ние самите сме пример на мерзост и разврат. Илюминатството не е чисто учение тъкмо защото се е увлякло от обществена дейност и е преизпълнено с гордост. На това основание Йосиф Алексеевич осъди моята реч и цялата ми дейност. В глъбината на душата си аз се съгласих с него. По повод разговора ни за моите семейни работи той ми каза: «Главното задължение на истинския масон, както ви казах, е усъвършенствуването на себе си. Но ние често мислим, че като отстраним от себе си всичките мъчнотии на живота си, ще достигнем, по-скоро тая цел; напротив, господине, каза ми той, само в средата на светските вълнения ние можем да достигнем трите главни цели: 1. самопознанието, защото човек може да опознае себе си само чрез сравнение; 2. усъвършенствуване, което се достига само с борба; и 3. да се достигне главната добродетел — обич към смъртта. Само превратностите на живота могат да ни покажат неговата безполезност и могат да помогнат на нашата вродена обич към смъртта или за възраждане към новия живот. Тия думи са още по-значителни, защото Йосиф Алексеевич, въпреки тежките си физически страдания, никога не усеща, че животът му тежи, но обича смъртта, за която, въпреки цялата чистота и висота на вътрешната си същност, не се чувствува още достатъчно готов.» След това моят благодетел ми обясни напълно значението на великия квадрат на сътворението и ми подчерта, че числата три и седем са основа на всичко. Той ме посъветва да не страня от общуване с петербургските братя и заемайки в ложата длъжност само от 2-и градус, да се мъча да отвличам братята от увлеченията на гордостта и да ги насочим към истинския път на самопознаване и самоусъвършенствуване. Освен туй, за мене лично, той ме посъветва преди всичко да следя себе си и за тая цел ми даде една тетрадка, същата тая, в която пиша и ще записвам занапред всичките си постъпки.“

„Петербург, 23 ноември

Аз пак живея с жена си. Тъща ми пристигна при мене разплакана и ми каза, че Елен е тук, че ме моли да я изслушам, че е невинна, че е нещастна, защото съм я оставил, и много други неща. Аз знаех, че ако само си позволя да я видя, няма да имам вече сили да й откажа, каквото поиска. В колебанието си не знаех от кого да поискам помощ и съвет. Ако благодетелят бе тук, той би ми казал. Аз се усамотих в къщи, препрочетох писмата на Йосиф Алексеевич, спомних си разговорите с него и от всичко това заключих, че не трябва да отказвам на онзи, който ме моли, и че трябва да протегна ръка за помощ всекиму, и още повече на човек, толкова свързан с мене, и че съм длъжен да нося кръста си. Но ако й простя заради добродетелта, нека моето събиране с нея да има само духовна цел. Тъй реших и тъй писах на Йосиф Алексеевич. Казах на жена си, че я моля да забрави старото, че я моля да ми прости онова, за което може би съм бил виновен пред нея, и че аз няма какво да й прощавам. Радостно ми беше да й кажа това. Нека тя не знае колко тежко ми бе да я видя отново. Аз се настаних в голямата къща, в горните стаи, и изпитвам щастливо чувство на обновление.“

«Москва, 17-го ноября.

Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта-то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: — Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели — любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать — нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2-го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».

«Петербург, 23-го ноября.

«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».