Лев Толстой
Война и мир (176)

Лев Толстой
Война и мир (176)

XIII

В изоставената кръчма, пред която стоеше бричката на доктора, имаше вече пет-шест души офицери.

Маря Хенриховна, пълно, русо немкинче с блузка и нощна шапчица, седеше на една широка пейка в предния ъгъл. Мъжът й, докторът, спеше зад нея. Посрещнати с весели възклицания и висок смях, Ростов и Илин влязоха в стаята.

— И-и! Каква веселба имало при вас — каза усмихнат Ростов.

Ами вие защо зяпате?

— Бива си ги! Целите текат! Да не измокрите нашата гостна.

— Да не изцапате роклята на Маря Хенриховна — отговориха други гласове.

Ростов и Илин побързаха да намерят едно ъгълче, дето биха могли да сменят мокрите си дрехи, без да накърняват скромността на Маря Хенриховна. Те щяха да отидат зад преградата, за да се преоблекат; но в малкото килерче, като го запълваха изцяло, седнали около една свещица върху празен сандък, трима офицери играеха на карти и по никакъв начин не искаха да отстъпят мястото си. Маря Хенриховна услужи за малко с една своя пола, която употребиха като завеска, и зад тая завеска Ростов и Илин с помощта на Лаврушка, който бе донесъл денкчетата, свалиха мокрите и облякоха сухи дрехи.

В счупената печка накладоха огън. Намериха една дъска, сложиха я на две седла, покриха я с попона, намериха самоварче, сандъче с провизии и половин бутилка ром и като помолиха Маря Хенриховна да бъде домакиня, всички се струпаха около нея. Един й предлагаше чиста носна кърпа, за да избърсва прелестните си ръчички, друг подлагаше венгерка под крачката й, за да не й бъде влажно, трети затулваше, прозореца с наметка, за да не духа, четвърти пъдеше мухите от лицето на мъжа й, за да не се събуди.

— Оставете го — каза Маря Хенриховна, усмихвайки се плахо и щастливо, — след безсънна нощ той и без това спи хубаво.

— Не може, Маря Хенриховна — отговори й офицерът, — трябва да услужваме на доктора. Всичко може да се случи, и той ще ме съжали, когато почне да ми реже крак или ръка.

Имаше само три чаши; водата беше толкова кална, че не можеше да се каже кога чаят е силен и кога слаб, и в самовара имаше вода само за шест чаши, но толкова по-приятно бе поред и по старшинство да получиш чашата си от пълничките, с къси, не съвсем чисти нокти ръчички на Маря Хенриховна. Тая вечер всички офицери сякаш наистина бяха влюбени в Маря Хенриховна. Дори офицерите зад преградата, които играеха на карти, скоро оставиха играта и отидоха при самовара, подчинявайки се на общото настроение за ухажване на Маря Хенриховна. Като се видя обкръжена от такива блестящи и учтиви младежи, Маря Хенриховна засия от щастие, колкото и да се мъчеше да го скрие и колкото и очевидно да се плашеше от всяко сънно движение на спящия зад нея съпруг.

Имаше само една лъжичка, захар имаше повече от всичко друго, но не успяваха да я разбъркат и затуй беше решено, че тя ще разбърква поред захарта на всекиго: Като получи чашата си и наля в нея ром, Ростов помоли Маря Хенриховна да го разбърка.

— Ама вие без захар ли? — рече тя, като все тъй се усмихваше, сякаш всичко, каквото кажеше, и всичко, каквото кажеха другите, беше много смешно и имаше и друго значение.

— Аз не ща захар, искам само вие да го разбъркате с ръчичката си.

Маря Хенриховна се съгласи и почна да търси лъжичката, която някой беше взел.

С пръстче, Маря Хенриховна — каза Ростов, — ще бъде още по-приятно.

— Горещо! — рече Маря Хенриховна, като се изчерви от удоволствие.

Илин взе една кофа вода, капна в нея ром, отиде при Маря Хенриховна и я помоли да я разбърка с пръстче.

— Това е моята чашка — каза той. — Вие само пъхнете пръстчето си и аз ще изпия всичко.

Когато водата от самовара бе изпита, Ростов взе картите и предложи на Маря Хенриховна да играят на крал. Хвърлиха жребие кой ще играе заедно с Маря Хенриховна. По предложение на Ростов правилото на играта щеше да бъде: който излезе крал, ще има право да целуне ръчичка на Маря Хенриховна, а който загуби, ще приготви самовара за доктора, когато се събуди.

— Ами ако Маря Хенриховна бъде крал? — попита Илин.

— Тя и тъй е кралица! И нейните заповеди са закон.

Тъкмо бе почнала играта и зад Маря Хенриховна неочаквано се дигна разрошената глава на доктора. Той се бе събудил отдавна и слушаше какво приказват, но личеше, че не вижда нищо весело, смешно или забавно във всичко, което говореха и правеха. Лицето му беше тъжно и безнадеждно. Той не поздрави офицерите, почеса се и тъй като бяха заградили пътя му, помоли да го пуснат да излезе. Щом той излезе, всички офицери избухнаха в смях, а Маря Хенриховна се изчерви до сълзи и от това стана още по-привлекателна в очите на офицерите. Като се върна отвън, докторът каза на жена си (която бе престанала да се усмихва щастливо и го гледаше, очаквайки уплашено присъдата си), че дъждът е спрял и трябва да отидат да нощуват в бричката, защото иначе всичко ще отмъкнат.

— Ами че аз ще изпратя един вестовой… двама! — каза Ростов. — Недейте, докторе.

— Аз ще отида часовой! — рече Илин.

— Не, господа, вие сте си отспали, а пък аз две нощи не съм спал — каза докторът и седна мрачно до жена си да дочака края на играта.

Мрачното лице на доктора, който гледаше изкриво жена си, развесели още повече офицерите и мнозина не можаха да сдържат смеха си, но се мъчеха да го обяснят с благовидни предлози. Когато докторът си отиде, като взе и жена си, и се настани с нея в бричката, офицерите налягаха в кръчмата, завивайки, се с мокрите си шинели; но дълго време не заспиваха и ту приказваха, припомняйки си уплахата на доктора и веселието на докторшата, ту изтичваха на входната площадка и разправяха какво става в бричката. На няколко пъти Ростов се завиваше презглава и искаше да заспи; но пак нечия забележка го разсънваше, пак се почваше разговор и пак избухваше безпричинен весел, детски смях.

Глава XIII

В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.

— И! да у вас какое веселье, — смеясь, сказал Ростов.

— А вы что зеваете?

— Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.

— Марьи Генриховны платье не запачкать, — отвечали голоса.

Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.

В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.

— Оставьте его, — говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, — он и так спит хорошо после бессонной ночи.

— Нельзя, Марья Генриховна, — отвечал офицер, — надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.

Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.

Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.

— Да ведь вы без сахара? — сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.

— Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.

Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто-то.

— Вы пальчиком, Марья Генриховна, — сказал Ростов, — еще приятнее будет.

— Горячо! — сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.

Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.

— Это моя чашка, — говорил он. — Только вложите пальчик, все выпью.

Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.

— Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? — спросил Ильин.

— Она и так королева! И приказания ее — закон.

Только что началась игра, как из-за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.

— Да я вестового пошлю… двух! — сказал Ростов. — Полноте, доктор.

— Я сам стану на часы! — сказал Ильин.

— Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, — сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.

Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье-нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.