Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
VII
В това време, когато в Петербург ставаха тия работи, французите бяха отминали вече Смоленск и наближаваха все повече и повече Москва. Наполеоновият историк Тиер, също както другите Наполеонови историци, казва, като се опитва да оправдае героя си, че Наполеон неволно е бил привлечен към стените на Москва. Той е прав, както са прави всички историци, които търсят обяснението на историческите събития във волята на един човек; той е прав също както руските историци, които твърдят, че Наполеон е бил привлечен към Москва от изкуството на руските пълководци. Тук освен закона за ретроспективността (обръщане назад), който представя цялото минало като подготовка към станалия факт, има още и взаимност, която обърква цялата работа. Един добър играч, загубил в игра на шах, е искрено убеден, че загубването на играта му е станало от негова грешка и търси тая грешка в началото на играта си, а забравя, че във всяка негова стъпка през цялата игра е имало, също такива грешки и че ни един негов ход не е бил съвършен. Той забелязва грешката, на която обръща внимание, само защото противникът му я е използувал. Но колко по-сложна е военната игра, която става, при известни условия на време, дето не една воля ръководи безжизнени машини, а дето всичко произлиза от безброй стълкновения на различни своеволни действия?
След Смоленск Наполеон търсеше да даде сражение оттатък Дорогобуж при Вязма, след това — при Царево Займишче; но стана тъй, че поради безбройните стълкновения на обстоятелствата до Бородино, сто и двадесет версти от Москва, русите не можаха да приемат сражение. От Вязма Наполеон даде нареждане да се върви право към Москва.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d’Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises![1] Тая Moscou не оставяше на спокойствие въображението на Наполеон. При прехода от Вязма до Царево Займишче Наполеон яздеше своя енглизиран жълтеникав раванлия, придружен от гвардията, от караул, пажове и адютанти. Началник-щабът Бертие остана, за да разпита пленения от кавалерията русин. Придружен от преводача Lelorgne d’Ideville, той настигна в галоп Наполеон и с весело лице спря коня.
— Eh bien?[2] — каза Наполеон.
— Un cosaque de Platow[3] казва, че корпусът на Платов се съединява с голяма армия и че Кутузов е назначен главнокомандуващ. Tres intelligent et bavard![4]
Наполеон се усмихна, заповяда да дадат на тоя казак кон и да му го доведат. Той искаше да поговори сам с него. Няколко адютанта препуснаха и след един час Лаврушка, крепостният слуга на Денисов, отстъпен от него на Ростов, в куртка на вестовой, седнал на френско кавалерийско седло, с мошеническо и пиянско, весело лице се приближи до Наполеон. Наполеон му заповяда да кара до него и почна да го разпитва:
— Вие казак ли сте?
— Казак, ваше благородие.
„Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n’avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d’un souverain, s’entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle“[5] — казва Тиер, когато предава тоя епизод. Наистина Лаврушка, след като се бе напил и оставил господаря си без обяд, беше натупан предния ден и изпратен за кокошки в селото, дето, увлечен от мародерство, бе пленен от французите. Лаврушка беше един от ония груби, нахални лакеи, видели много неща през живота си, които са готови да служат по всякакъв начин на господаря си и които хитро усещат лошите господарски черти, особено тщеславието и дребнавостта.
Намерил се в обществото на Наполеон, чиято личност той много добре и лесно позна, Лаврушка съвсем не се смути и само се стараеше от все сърце да угоди на новите си господари.
Той много добре знаеше, че това е самият Наполеон, но присъствието на Наполеон не можеше да го смути повече от присъствието на Ростов или на вахмистъра с пръчките за бой, защото нито вахмистърът, нито Наполеон можеха да го лишат от нещо.
Той лъготеше всичко, каквото се разправяше между вестовоите. Много работи от това бяха верни. Но когато Наполеон го попита какво мислят русите — ще победят ли Наполеон, или той ще ги победи, Лаврушка примижа и се замисли.
Той съзря в това тънка хитрост, тъй както хората като Лаврушка винаги и във всичко виждат хитрост, намуси се и помълча малко.
— То значи: има ли битка — рече той замислено — и наскоро, то тогаз тъй ще бъде. Ама ако минат три дена, а подире същото число, тогава, значи, тая битка ще ритне малко назад.
На Наполеон това бе преведено така: „Si Ta bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard. Dieu seul sait ce qui en arriverait“[6] — предаде усмихнат Lelorgne d’Ideville. Наполеон не се усмихна, макар че, както личеше, бе в най-весело настроение и заповяда да му повторят тия думи.
Лаврушка забеляза това и за да го развесели, каза, преструвайки се, че не знае кой е той.
— Знаем, че вие имате Бонапарт, той победи всички в света, само че с нас работата е друга… — каза той, без сам да знае как и защо накрая в думите, му се промъкна самохвалски патриотизъм. Преводачът предаде на Наполеон тия думи без края и Бонапарт се усмихна. „Le jeune cosaque fit sourire son puissant interlocuteur“[7] — казва Тиер. След като направи мълком няколко крачки, Наполеон се обърна към Бертие и каза, че иска да изпита въздействието, което ще произведе sur cet enfant du Don[8] известието, че човекът, с когото говори това enfant du Don, е самият император, същият император, който бе написал на пирамидите безсмъртно-победоносно име.
Казаха му го.
Лаврушка (той разбра, че това се правеше, за да го смутят, и че Наполеон мисли, че той ще се уплаши), за да угоди на новите си господари, тутакси се престори на смаян, на втрещен, опули се и взе такова изражение, което имаше обикновено, когато го водеха да го бият. „A peine l’interprete de Napoleon — казва Тиер — avait-il parle, que le cosaque, saisi d’une sorte d’ebahissement ne profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu’a lui, a travers les steppes de l’Orient. Toute sa loquacite s’etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d’admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l’avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu’on rend aux champs qui l’on vu naitre.“[9]
Наполеон, продължи пътя си, мечтаейки за оная Moscou, която толкова заемаше въображението му, а l’oiseau qu’on rendit aux champs qui l’on vu naitre[10] препусна до предните постове, измисляйки, предварително неща, които не бяха се случили и които той щеше да разправя на своите. А онова, което действително се бе случило с него, не искаше да го разправя тъкмо защото му се струваше недостойно за разправяне. Той отиде при казаците, разпита де беше полкът му, включен в отряда на Платов, и привечер намери господаря си Николай Ростов, който беше в Янково и току-що бе яхнал коня, за да отидат с Илин да се разходят из околните села. Той даде друг кон на Лаврушка й го взе със себе си.
Глава VII
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева-Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacrée des peuples d’Alexandre, Moscou avec ses innombrables églises en forme de pagodes chinoises![1] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву-Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d’Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
— Eh bien? — сказал Наполеон.
— Un cosaque de Platow[2] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Très intelligent et bavard![3]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
— Вы казак?
— Казак-с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicité de Napoléon n’avait rien qui pût révéler à une imagination orientale la présence d’un souverain, s’entretint avec la plus extrême familiarité des affaires de la guerre actuelle»,[4] — говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
— Оно значит: коли быть сраженью, — сказал он задумчиво, — и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnée avant trois jours, les Français la gagneraient, mais que si elle serait donnée plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait»,[5] — улыбаясь передал Lelorgne d’Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
— Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… — сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur»,[6] — говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don[7] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно-победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l’interprète de Napoléon, — говорит Тьер, — avait-il parlé, que le Cosaque, saisi d’une sorte d'ébahissement, no proféra plus une parole et marcha les yeux constamment attachés sur ce conquérant, dont le nom avait pénétre jusqu'à lui, à travers les steppes de l’Orient. Toute sa loquacité s'était subitement arrêtée, pour faire place à un sentiment d’admiration naïve et silencieuse. Napoléon, après l’avoir récompensé, lui fit donner la liberté, comme à un oiseau qu’on rend aux champs qui l’ont vu naître».[8]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l’oiseau qu’on rendit aux champs qui l’on vu naître[9] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.