Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
IX
Както винаги и тогава висшето общество, което се събираше в двора и на големите балове, се подразделяше на няколко кръжока, всеки със своя отсянка. Между тях най-големият беше френският кръжок, на Наполеоновия съюз — на граф Румянцев и Gaulaincourt[1]. Щом се установи с мъжа си в Петербург, Елен зае в тоя кръжок едно от най-видните места. У нея ходеха господата от френското посолство и голям брой хора, познати с ума и любезността си, които принадлежаха на това направление.
Елен беше в Ерфурт през време на прочутата среща на императорите и оттам бе донесла връзките си с всички наполеоновски знаменитости в Европа. В Ерфурт тя имаше блестящ успех. Сам Наполеон, когато я видя в театъра, попита коя е тя и оцени красотата й. Успехът й като хубава и елегантна жена не учудваше Пиер, защото с годините тя бе станала още по-хубава от по-рано. Ала той се учудваше, че през тия две години жена му бе успяла да добие репутация d’une femme charmante, aussi spirituelle, que belle[2]. Известният prince de Ligne[3] й пишеше писма от осем страници. Билибин пазеше своите mots[4], за да ги каже за първи път пред графиня Безухова. Да бъде човек приет в салона на графиня Безухова, се смяташе като диплом за ум; младите хора, преди да отидат на вечерите у Елен, четяха книги, за да имат какво да приказват в нейния салон, и секретарите на посолствата, а дори и посланиците й поверяваха дипломатически тайни, тъй че в известен смисъл Елен беше сила. Пиер, който знаеше, че тя бе много глупава, със странно чувство на недоумение и страх присъствуваше понякога на нейните вечери и обеди, дето се говореше за политика, поезия и философия. На тия вечери той изпитваше чувство като онова, което сигурно изпитва фокусникът, който всеки път очаква, че ей сега на измамата му ще бъде открита. Но дали защото за поддържането на такъв салон беше потребна тъкмо глупост, или защото сами измамените намираха удоволствие в тая измама, измамата, не се откриваше и репутацията d’une femme charmante et spirituelle[5] се бе установила тъй непоколебимо за Елена Василевна Безухова, че тя можеше да говори най-големите пошлости и глупости и все пак всички се възхищаваха от всяка нейна дума и откриваха в нея дълбок смисъл, какъвто и тя самата не подозираше.
Пиер беше тъкмо такъв мъж, какъвто бе потребен за тая блестяща светска жена. Той беше оня разсеян чудак, мъж grand seigneur[6], който не пречеше никому и не само не разваляше общото впечатление от висшия тон на салона, но със своята противоположност на изящността и такта на жена си служеше за фон, изгоден ней. През тия две години, поради своето постоянно съсредоточено занимаване с невеществени интереси и искрено презрение към всичко останало, той бе усвоил в това общество на жена си, което не го интересуваше, оня тон на равнодушие, на небрежност и на благосклонност към всички, който не се придобива изкуствено и който поради това именно вдъхва неволно уважение. Той влизаше в салона на жена си като в театър, познаваше се с всички, беше му еднакво драго от всички и беше еднакво равнодушен към всички. Понякога почваше разговор за неща, които го интересуваха, и тогава, без да се съобразява с това, дали тук бяха или не messieurs de l’ambassade[7], изказваше, фъфлейки, мненията си, които понякога биваха съвсем не в тон, с момента. Но мнението, че той е чудакът-съпруг de la femme la plus distinguée de Pétersburg[8], така се бе затвърдило, че никой не гледаше au sérieux[9] на неговите странности.
Между многото млади хора, които всеки ден биваха в къщата на Елен, Борис Друбецкой, напреднал вече много в службата си, беше, след връщането на Елен от Ерфурт, най-близкият човек в дома на Безухови. Елен го наричаше mon page[10] и се отнасяше с него като с дете. Усмивката й към него беше същата, както към всички, но понякога на Пиер му биваше неприятно да вижда тая усмивка. Борис се отнасяше към Пиер с особена, достойна и тъжна почтителност. Тая отсянка на почтителност също безпокоеше Пиер. Преди три години Пиер толкова болезнено бе страдал от оскърблението, нанесено от жена му, че сега искаше да се спаси от възможността за подобно оскърбление, първо, чрез това, че не беше мъж на съпругата си и, второ, че не си позволяваше да я подозира.
„Не, сега, като е станала bas bleu[11], тя завинаги се е отказала от предишните си увлечения — казваше си той. — Не е имало случай bas bleu да са имали сърдечни увлечения“ — повтаряше си той неизвестно отде извлеченото правило, в което вярваше несъмнено. Но, чудно нещо, присъствието на Борис в салона на жена му (а той биваше почти постоянно) действуваше физически на Пиер: то сковаваше цялото му тяло, унищожаваше естествеността и свободата на движенията му.
„Каква странна антипатия — мислеше Пиер, — а по-рано той дори много ми харесваше.“
За обществото Пиер беше голям дворянин, малко сляп и смешен съпруг на знаменита жена, умен чудак, който не вършеше нищо, но и не вредеше никому, чудесен и добър момък. А през всичкото това време в душата на Пиер се извършваше сложната и мъчна работа на вътрешно развитие, която му откри много неща и го доведе до много духовни съмнения и радости.
Глава IX
Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза — графа Румянцева и Caulaincourt’a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C’est un superbe animal».[1] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию «d’une femme charmante, aussi spirituelle, que belle».[2] Известный рrince de Ligne[3] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots,[4] чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот-вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d’une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё-таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur,[5] никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому-то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l’ambassade,[6] шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguée de Pétersbourg[7] уже так установилось, что никто не принимал au sérieux[8] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page[9] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во-первых тем, что он не был мужем своей жены, во-вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
— Нет, теперь сделавшись bas bleu,[10] она навсегда отказалась от прежних увлечений, — говорил он сам себе. — Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, — повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
— Такая странная антипатия, — думал Пьер, — а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.