Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Част втора
I
Наполеон почна войната с Русия, защото не можеше да не отиде в Дрезден, не можеше да не се замае от почести, не можеше да не облече полски мундир, да не се поддаде на насърчаващото към предприемчивост юнско утро, не можа да се сдържи да не избухне от гняв пред Куракин и след това пред Балашов.
Александър се отказваше от всякакви преговори, защото се чувствуваше лично оскърбен. Барклай де Толи се стараеше да управлява армията по най-добър начин, за да изпълни дълга си и да заслужи славата на велик пълководец. Ростов препусна в атака срещу французите, защото не можеше да сдържи желанието си да препуска по равно поле. И също тъй, поради личните си качества, навици, условия и цели, действуваха всички неизброими лица, които участвуваха в тая война. Те се страхуваха, перчеха се с достойнствата си, радваха се, негодуваха, разсъждаваха, мислеха, че знаят онова, което правят, и че го правят за себе си, а всички бяха неволни оръдия на историята и провеждаха скрита за тях самите, но ясна за нас работа. Такава е неизменната съдба на всички практически дейци, които, колкото са по-горе в човешката йерархия, толкова по-малко са свободни.
Сега дейците от 1812 година отдавна са слезли от местата си, личните им интереси са изчезнали безследно и пред нас са само историческите резултати от онова време.
Но да допуснем, че хората от Европа трябваше да навлязат във вътрешността на Русия под командуването на Наполеон и там да загинат, и тогава именно ще ни стане ясна цялата противоречаща сама на себе си, безсмислена, жестока дейност на хората — участници в тази война.
Провидението принуждаваше всички тия хора, които се стремяха към достигане на своите лични цели, да съдействуват за постигането на един грамаден резултат, който ни един човек (нито Наполеон, нито Александър, а още по-малко който и да е друг от участвувалите във войната) ни най-малко не бе очаквал.
Сега за нас е ясно коя беше в 1812 година причината за гибелта на френската армия. Никой не ще спори, че причина за гибелта на френските войски на Наполеон беше, от една страна, навлизането им в късния сезон на годината без подготовка за зимен поход във вътрешността на Русия, а от друга страна, характерът, който взе войната поради опожаряването на руските градове и омразата към врага, възбудена в руския народ. Но тогава не само че никой не предвиди (което сега изглежда очевидно), че само така можеше да погине осемстотинхилядната най-добра в света армия, предвождана от най-добрия пълководец, при сблъскването с двойно по-слабата, неопитна и предвождана от неопитни пълководци руска армия; не само че никой не бе предвидил това, но всичките усилия от страна на русите бяха постоянно устремени да попречат на онова, което единствено можеше да спаси Русия; а от страна на французите, въпреки опитността й тъй наречения военен гений на Наполеон, всичките усилия бяха устремени към това — да се разтегнат в края на лятото до Москва, тоест да направят тъкмо онова, което трябваше да ги погуби.
В историческите съчинения за 1812 година авторите французи много обичат да говорят, че Наполеон чувствувал опасността от разтягането на съобщителната си линия, че е искал да даде сражение, че маршалите му го съветвали да спре в Смоленск и привеждат други подобни доводи, които доказват, че още тогава била явна опасността на кампанията; а авторите руси още повече обичат да говорят, че от началото на кампанията имало план за скитска война — да се примами Наполеон във вътрешността на Русия, и приписват тоя план — едни на Пфул, други — на някакъв французин, трети — на Тол, четвърти — дори на император Александър, като сочат бележки, проекти и писма, в които наистина се загатва за тоя начин на действие. Но всички тия загатвания за предвиждане на онова, което се случи, както от страна на французите, тъй и от страна на русите, се изтъкват сега само защото събитието ги оправда. Ако събитието не бе станало, тия загатвания щяха да бъдат забравени, както са забравени сега хиляди и милиони противоположни загатвания и предположения, които са били в ход тогава, но излезли неверни и затуй — забравени. За изхода на всяко събитие, което се извършва, винаги има толкова предположения, че както и да свърши то, винаги ще се намерят хора, които ще кажат: „Аз още тогава казах, че това ще бъде така“, като забравят, че между безбройните предположения са били правени и съвсем противоположни.
Предположенията, че Наполеон е съзнавал опасността от разтягане на съобщителната си линия и от страна на русите — че привличали неприятеля във вътрешността на Русия, принадлежат очевидно към тоя разред и историците само твърде пресилено могат да приписват такива съображения на Наполеон и на неговите маршали и такива планове на руските военачалници. Всички факти напълно противоречат на такива предположения. Не само че през всичкото време на войната от страна на русите нямаше желание да се подмамят французите във вътрешността на Русия, но всичко се правеше, за да бъдат спрени още при навлизането им в Русия и Наполеон не само, че не се е страхувал от разтягане на съобщителната си линия, но се е радвал като на някакво тържество, на всяка своя стъпка напред и твърде лениво, а не както в предишните си кампании, е търсел да даде сражение.
Още в началото на кампанията нашите армии са откъснати една от друга и единствената цел, към която се стремим ние, е да ги съединим, макар че, за да се отстъпва и привлича неприятелят във вътрешността на страната, не е изгодно армиите да бъдат съединени. Императорът е при армията, за да я въодушевява за защитата на всяка педя руска земя, а не за отстъпление. Създава се грамадният Дриски лагер по плана на Пфул и не се предполага да се отстъпва повече. Царят укорява главнокомандуващите за всяка крачка на отстъпление. Царят не може да си представи не само опожаряването на Москва, но дори пускането на неприятеля до Смоленск и когато армиите се съединяват, царят се възмущава, че Смоленск е превзет и опожарен и че не са дали генерално сражение пред стените му.
Тъй мисли царят, а руските военачалници и всички руси още повече негодуват при мисълта, че нашите отстъпват във вътрешността на страната.
Откъснал армиите една след друга, Наполеон се движи към вътрешността на страната и пропуска няколко случая за сражение. През месец август той е в Смоленск и мисли само как би могъл да върви по-нататък, макар че, както виждаме сега, това движение напред очевидно е гибелно за него.
Фактите говорят очевидно, че нито Наполеон е предвидил опасността от напредването си към Москва, нито Александър и руските военачалници са мислили тогава за подмамване на Наполеон, а са мислили за противното. Завличането на Наполеон във вътрешността на страната стана не по нечий план (никой и не е вярвал във възможността за това нещо), а стана поради най-сложната игра на интриги, цели и желания на хората — участници във войната, недолавящи онова, което щеше да стане, и онова, което бе единственото спасение на Русия. Всичко става неумишлено. Армиите са откъснати в началото на кампанията. Ние се мъчим да ги съединим с очевидната цел да се даде сражение и да се задържи настъплението на неприятеля, но в тоя стремеж за съединение, като отбягваме сражение с много по-силния неприятел и отстъпваме неволно под остър ъгъл, ние завличаме французите до Смоленск. Но не е достатъчно да се каже, че отстъпваме под остър ъгъл затуй, че французите се движат между двете армии — тоя ъгъл става още по-остър и ние отстъпваме още по-надалеч, защото Барклай де Толи, един непопулярен немец, е омразен на Багратион (който ще бъде под негово началство) и Багратион, като командува 2-ра армия, се старае колкото е възможно по-дълго да не се съединява с Барклай, за да не бъде под негова команда. Багратион дълго не се присъединява (макар че съединението е главната цел на всички началствуващи лица), защото му се струва, че в тоя марш поставя в опасност армията си и че за него е най-изгодно да отстъпи по̀ вляво и по̀ на юг, като безпокои неприятеля във фланга и тила и като попълва армията си в Украйна. А, изглежда, че той тъкмо затуй е измислил това, защото не му се иска да се подчинява на омразния и младши по чин немец Барклай.
Императорът е при армията, за да я въодушевява, а присъствието му и двоумението му какво да реши и грамадният брой съветници и планове унищожават енергията на 1-ва армия и армията отстъпва.
Смятало се е да се спрат в Дриския лагер; но неочаквано Паулучи, който цели да стане главнокомандуващ, въздействува на Александър със своята енергия и целият план на Пфул се изоставя, и цялата работа се възлага на Барклай. Но тъй като Барклай не вдъхва доверие, ограничават властта му.
Армиите са разкъсани, няма единство в началствуването, Барклай е непопулярен; но от тая бъркотия, разпокъсаност и непопулярност на немеца-главнокомандуващ произлиза, от една страна, нерешителност и отбягване от сражение (от което не биха могли да се удържат, ако армиите бяха заедно и ако началник не беше Барклай) и, от друга страна — все по-голямо и по-голямо негодувание срещу немците и подигане на патриотичния дух.
Най-сетне царят напуска армията и като единствен и най-удобен предлог за заминаването му се избира обяснението, че той трябва да въодушеви народа в столиците, за да се предизвика народна война. И това отиване на царя в Москва утроява силите на руската войска.
Царят напуска армията, за да не ограничава единството на властта на главнокомандуващия, и се надява, че ще бъдат взети по-решителни мерки; но работата с началствуването на армиите още по се обърква и отслабва. Бенигсен, великият княз и роякът генерал-адютанти остават при армията, за да следят действията на главнокомандуващия и да възбуждат енергията му, — Барклай, който пред очите на всички тия цареви очи още по-малко се чувствува свободен, става още по-предпазлив за решителни действия и отбягва сражение.
Барклай държи за предпазливост. Престолонаследникът загатва за измяна и иска генерално сражение. Любомирски, Браницки, Влоцки и други от тоя род така раздуват целия тоя шум, че под предлог за предаване книжа на царя Барклай изпраща в Петербург поляците генерал-адютанти и влиза в открита борба с Бенигсен и с великия княз.
Най-сетне в Смоленск, колкото и да не го е желал Багратион, армиите се съединяват.
Багратион приближава в карета до къщата, заета от Барклай. Барклай слага парадния колан, излиза да го посрещне и рапортува на старшия по чин Багратион. Багратион, в борба на великодушие, въпреки старшинството си по чин, се, подчинява на Барклай; но след като се подчинява, още по-малко се съгласява с него. Багратион лично, по заповед на царя, прави донесения до царя. Той пише на Аракчеев: „Каквото и да каже моят цар, съвсем не мога да бъда заедно с министъра (Барклай). За Бога, пратете ме някъде да командувам дори полк, но тук не мога да стоя; и главната квартира цялата е пълна с немци, тъй че за русина е невъзможно да живее, а пък и смисъл няма. Мислех, че служа наистина на царя и на отечеството, а в действителност излиза, че служа на Барклай. Признавам си, че не искам.“ Роякът Браницки, Винцингероде и тям подобните още повече отравят общуването между главнокомандуващите и единството е още по-малко. Канят се да атакуват французите пред Смоленск. Изпращат един генерал да прегледа позициите. Тоя генерал, който мрази Барклай, отива при един свой приятел, корпусен командир, и след като седи един ден при него, връща се при Барклай и отрича по всички точки бъдещото полесражение, което не е видял.
Докато изникват спорове и интриги за бъдещото полесражение, докато ние търсим французите, като се лъжем за местонахождението им, французите се натъкват на дивизията на Неверовски и се приближават чак до стените на Смоленск.
За да се спасят нашите съобщения, трябва да се приеме неочакваното сражение в Смоленск. Сражението става. От едната и от другата страна се убиват хиляди.
Въпреки волята на царя и на целия народ Смоленск се изоставя. Ала Смоленск се опожарява от самите жители, измамени от губернатора им, и разорените жители, давайки пример на другите руси, тръгват за Москва, като мислят само за своите загуби и разпалват омразата към врага. Наполеон отива още по-нататък, ние отстъпваме и се постига тъкмо онова, което трябваше да победи Наполеон.
Часть вторая
Глава I
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812-го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей — участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто-либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812-м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами — русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских — о завлечении неприятеля в глубь России — принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему-нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей — участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но в этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, — угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2-й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1-й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца-главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, — все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал-адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал-адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда-нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.