Лев Толстой
Война и мир (261)

Лев Толстой
Война и мир (261)

II

Предчувствието на Ана Павловна наистина се оправда. На другия ден, през време на молебена в двореца по случай рождения ден на царя, княз Волконски бе извикан да излезе от църквата и получи един пакет от княз Кутузов. Това беше донесението на Кутузов, писано от Татариново в деня на сражението. Кутузов пишеше, че русите не са отстъпили ни една крачка, че френските загуби са по-големи от нашите, че той пише набързо от полесражението, преди да е събрал последните сведения. Значи, това беше победа. И веднага, без да излизат от църква, въздадоха благодарност на твореца за неговата помощ и за победата.

Предчувствието на Ана Павловна се оправда и през цялата сутрин в града царуваше радостно-празнично настроение. Всички твърдяха, че победата е пълна, а някои вече приказваха за пленяването на самия Наполеон, за свалянето му от престола и за избирането на нов държавен глава на Франция.

Далеч от действителността и сред условията на придворния живот събитията твърде мъчно могат да се отразяват в цялата им пълнота и сила. Общите събития неволно се групират около някой отделен случай. Така сега главната радост на придворните беше колкото за това, че сме победили, толкова и за туй, че съобщението за тая победа дойде тъкмо на рождения ден на царя. То беше като сполучлив сюрприз. В донесението на Кутузов се казваше също за загубите на русите и между другите се споменаваха Тучков, Багратион, Кутайсов. И тъжната страна на събитията в тукашния петербургски свят се сгрупира също тъй около едно събитие — смъртта на Кутайсов. Него всички го познаваха, царят го обичаше, той беше млад и интересен. През тоя ден всички се срещаха с думите:

— Колко чудно стана това. Тъкмо на молебена. А каква загуба е Кутайсов! Ах, колко жално!

— Какво ви казах аз за Кутузов? — думаше сега княз Василий с гордост на пророк. — Аз винаги казвах, че само той е способен да победи Наполеон.

Но на другия ден не се получи известие от армията и общият глас стана тревожен. Придворните страдаха поради това, че царят страдаше от неизвестността.

— Представете си положението на царя! — казваха придворните и вече не превъзнасяха както завчера Кутузов, а го осъждаха, защото бе причина за безпокойството на царя. През тоя ден княз Василий вече не се хвалеше със своето protege Кутузов, а когато ставаше дума за главнокомандуващия, пазеше мълчание. Освен това същия ден привечер сякаш всичко се струпа, за да хвърли в тревога и безпокойство петербургските жители; прибави се още една страшна новина: графиня Елена Безухова умря скоропостижно от оная страшна болест, която тъй приятно се изговаряше. Официално във висшето общество всички казваха, че графиня Безухова е умряла от страшен пристъп на angine pectorale^[1], но в интимните кръжоци се разправяха подробности, как le medecin intime de la Reine d’Espagne^[2] предписал на Елен малки дози от някаква лекарство, за да произведе известно действие; но Елен, измъчвана от това, че старият граф я подозирал, и от това, че мъжът й, на когото била писала (тоя нещастен, развратен Пиер), не й отговарял, неочаквано взела твърде голяма доза от предписаното й лекарство и умряла в мъки, преди да успеят да й помогнат. Разправяше се, че княз Василий и старият граф искали да държат отговорен италианеца, но италианецът показал такива писъмца от клетата покойница, че веднага го пуснали.

Общите разговори се съсредоточиха около три тъжни събития: неизвестността, в която се намираше царят, загиването на Кутайсов и смъртта на Елен.

На третия ден след донесението на Кутузов в Петербург пристигна един помешчик от Москва и по целия град се пръсна известието, че Москва била оставена на французите. Това беше ужасно! Ами положението на царя! Кутузов беше изменник и княз Василий през времето на visites de condoleance^[3], които му правеха по случай смъртта на дъщеря му, казваше за възхвалявания преди това от него Кутузов (можеше да му се прости, че в скръбта си той забравяше какво бе говорил по-рано), казваше, че нищо друго не можеше да се очаква от слепия и развратен старец.

— Учудвам се само как можеше да се повери на такъв човек съдбата на Русия.

Докато това известие не беше още официално, човек можеше да се съмнява, но на другия ден дойде следното донесение от граф Растопчин.

„Адютантът на княз Кутузов ми донесе писмо, с което князът иска от мене полицейски офицери за прекарване армията на Рязанското шосе. Той казва, че със съжаление оставя Москва. Господарю! Постъпката на Кутузов решава съдбата на столицата и на вашата империя. Русия ще потрепери, когато научи за отстъпването на града, дето е съсредоточено величието на Русия, дето е прахът на вашите прадеди. Аз ще вървя с армията. Аз изнесох от града всичко и ми остана само да оплаквам участта на отечеството си.“

Като получи това донесение, царят изпрати по княз Волконски следния рескрипт на Кутузов:

„Княз Михаил Иларионович! От 29 август аз нямам никакви донесения от вас. А през Ярославъл получих от 1 септември тъжно известие от московския главнокомандуващ, че вие сте решили да изоставите Москва, без да я браните с армията. Можете сам да си представите какво въздействие е имало върху мене това известие, а вашето мълчание засилва учудването ми. Заедно с настоящото изпращам генерал-адютанта княз Волконски, за да научи от вас положението на армията и причините, които са ви подбудили за толкова печално решение.“

Глава II

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.

Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно-праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.

Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого-нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события — смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:

— Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!

— Что я вам говорил про Кутузова? — говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. — Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.

Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.

— Каково положение государя! — говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protégé Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale,^[1] но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le médecin intime de la. Reine d’Espagne^[2] предписал Элен небольшие дозы какого-то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.

Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.

На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoléance^[3] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.

— Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.

Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:

«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».

Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:

«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».