Лев Толстой
Война и мир (101)

Лев Толстой
Война и мир (101)

XX

Ростов пристигна в Тилзит в ден, най-малко удобен за ходатайство в полза на Денисов. Той лично не можеше да отиде при дежурния генерал, тъй като беше във фрак и бе пристигнал в Тилзит без разрешение на началството си, а Борис, дори и да искаше, не можеше да стори това на следния ден от пристигането на Ростов. В тоя ден, 27 юни, бяха подписани първите условия на мира. Императорите си размениха ордени: Александър получи „Почетният легион“, а Наполеон — „Андрей“ първа степен, и през тоя ден бе даден обяд на Преображенския батальон от един батальон на френската гвардия. Императорите трябваше да присъствуват на тоя банкет.

На Ростов му беше толкова неловко и неприятно с Борис, че след вечерята, когато Борис намина при него, той се престори, че спи и на другия ден излезе от къщи рано сутринта, като се постара да не се види с него. Във фрак и кръгла шапка, Николай скита из града, разглеждайки французите и мундирите им, разглеждайки улиците и къщите, дето живееха руският и френският император. На площада той видя, че нареждаха маси и правеха приготовления за обяда, по улиците видя преметнати драперии от руски и френски знамена и грамадни вензели A. и N. По прозорците на къщите също имаше знамена и вензели.

„Борис не иска да ми помогне, а и аз не искам да се обръщам към него. Това е решено — мислеше Николай, — между нас всичко е свършено вече, но аз няма да замина оттук, ако не сторя за Денисов всичко, каквото мога, и най-важното, ако не предам писмото на царя. На царя?! Той е тук!“ — помисли Ростов, като отново, без да ще се приближи до къщата, заемана от Александър.

Пред тая къща имаше яздитни коне и се събираше свитата: явно бе, че тя се приготвяше за излизането на царя.

„Всеки миг мога да го видя — помисли Ростов. — Да бих могъл сам да му предам това писмо и да му кажа всичко… нима биха ме арестували заради фрака? Не може да бъде! Той би разбрал на чия страна е справедливостта. Той всичко разбира, всичко знае. Та кой може да бъде по-справедлив и по-великодушен от него? Е, дори и да ме арестуват, че съм дошъл тук, какво страшно има? — помисли той, като гледаше офицера, който влизаше в заетата от царя къща. — На, ето че влизат! Е, всичко е глупости! Ще отида и сам ще предам на царя писмото: толкова по-зле ще бъде за Друбецкой, който ме докара до това.“ И изведнъж с решителност, която той самият не очакваше от себе си, като опипа в джоба си писмото, Ростов тръгна направо към къщата, заемана от царя.

„Не, сега вече не ще изпусна случая, както след Аустерлиц — мислеше той, като всяка секунда чакаше да срещне царя и при тая мисъл чувствуваше прилив на кръв към сърцето си. — Ще падна в нозете му и ще го моля. Той ще ме дигне, ще ме изслуша и свръх всичко ще ми благодари.“ „Щастлив съм, когато мога да сторя добро, а да поправя някоя несправедливост; — това е най-голямото щастие“ — въобразяваше си Ростов думите, които ще му каже царят. И той тръгна покрай събраните хора, които го гледаха любопитно, по входната площадка на заетата от царя къща.

От входната площадка право нагоре водеше широка стълба; вдясно се виждаше затворена врата. Долу под стълбата имане врата за долния етаж.

— Кого търсите? — попита го някой.

— Да предам едно писмо, молба до негово величество — каза Николай с трепет в гласа.

— Молба — заповядайте, ей там при дежурния (посочиха му една врата по-долу). Само че няма да я приемат.

Щом чу тоя равнодушен глас, Ростов се уплаши от онова, което правеше; мисълта да срещне всеки миг царя беше тъй съблазнителна и затова тъй страшна за него, че той беше готов да избяга, но камерфуриерът, който го посрещна, му отвори вратата за дежурната и Ростов влезе там.

Един среден на ръст пълен човек, около тридесетгодишен, с бели панталони, с високи ботуши и само по батистена, очевидно току-що облечена риза, бе застанал в тая стая; камердинерът му закопчаваше отзад извезаните с коприна чудесни нови презрамки, които Ростов, кой знае защо, забеляза. Тоя човек разговаряше с някого от друга стая.

— Bien faite et la beauté du diable^[1] — каза тоя човек, но като видя Ростов, спря да говори и се навъси.

— Какво обичате? Молба ли?…

— Qu’est-ce que c’est?^[2] — попита някой от другата стая.

— Encore un pétitionnaire^[3] — отговори човекът с презрамките.

— Кажете му — после. Сега той ще излезе, трябва да вървим.

— После, после, утре. Късно е…

Ростов се обърна и щеше да излезе, но човекът, с презрамките го спря.

— От страна на кого идете? Кой сте?

— От майор Денисов — отговори Ростов.

— Вие кой сте? Офицер ли?

— Поручик, граф Ростов.

— Каква смелост! Дайте я по канален ред. А вие си вървете, вървете… — И той почна да облича подадения му от камердинера мундир.

Ростов излезе отново в пруста и забеляза, че на входната площадка имаше вече много офицери и генерали в пълна парадна униформа, край които трябваше да мине.

Проклинайки смелостта си и като замираше от мисълта, че всеки миг може да срещне царя и да бъде пред него опозорен и изпратен под арест, като разбираше цялото неприличие на постъпката си и се разкайваше за нея, Ростов, навел очи, започна да се измъква от къщата, заобиколена от множеството на бляскавата свита, ала нечий познат глас го извика и нечия ръка го спря.

— Вие, драги, какво правите тук във фрак? — попита с басов глас тоя човек.

Беше кавалерийският генерал, предишният началник на дивизията, в която служеше Ростов, заслужил през тая кампания особеното благоволение на царя.

Ростов уплашено почна да се оправдава, но като видя добродушно-шеговитото лице на генерала, дръпна се встрани и с развълнуван глас му разказа цялата работа, молейки го да се застъпи за Денисов, когото генералът познаваше. Генералът изслуша Ростов и поклати сериозно глава.

— Съжалявам, съжалявам тоя храбрец! Дай писмото.

Ростов едва успя да му даде писмото и да му разкаже цялата история с Денисов и по стъпалата затропаха бързи стъпки с шпори и генералът, отдръпвайки се от него, се приближи до входната площадка. Господата от свитата на царя изтичаха от стълбата и отидоха при конете. Берейторът Ене, същият, който беше в Аустерлиц, заведе коня на царя и по стълбата се чу лекото поскърцване на стъпки, които Ростов тутакси позна. Забравяйки опасността, че ще го познаят, Ростов заедно с неколцина любопитни жители се приближи чак до входната площадка и отново, след две години, видя същите обожавани от него черти, същото лице, същия поглед, същия вървеж, същото съчетание на величие и кротост… И чувството на възторг и обич към царя възкръсна в душата на Ростов с предишната сила. В преображенски мундир, с бели панталони от кожа на лос^[4] и високи ботуши, със звезда, която Ростов не познаваше (това беше Légion d’honneur^[5]), царят излезе на входната площадка с шапка под мишницата, слагайки ръкавиците си. Той се спря, като огледа наоколо си, озарявайки всичко около себе си със своя поглед. Каза по няколко думи на неколцина от генералите. Той позна също така предишния началник на дивизията на Ростов, усмихна му се и го повика при себе си.

Цялата свита направи път и Ростов видя, че генералът доста дълго разговаря с царя.

Царят му каза няколко думи и направи една крачка, за да се приближи до коня. Отново множеството от свитата и множеството от улиците, сред което беше Ростов, се приближи към царя. Царят спря при коня, хвана се с ръка за седлото и като се обърна към кавалерийския генерал, каза високо, очевидно с желание всички да го чуят.

— Не мога, генерале, не мога, защото законът е по-силен от мене — каза царят и пъхна крак в стремето. Генералът почтително наведе глава, царят възседна коня и подкара галоп из улицата. Замаян от възторг, Ростов затича заедно с тълпата след него.

Глава XX

Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27-го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1-й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.

Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.

«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное — думал Николай — между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.

У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.

«Всякую минуту я могу увидать его, — думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. — Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.

«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно-смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.

С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.

— Кого вам? — спросил кто-то.

— Подать письмо, просьбу его величеству, — сказал Николай с дрожанием голоса.

— Просьба — к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.

Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер-фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.

Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему-то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем-то бывшим в другой комнате.

— Bien faite et la beauté du diable,^[1] — говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.

— Что вам угодно? Просьба?…

— Qu'est ce que c'est?^[2] — спросил кто-то из другой комнаты.

— Encore un petitionnaire,^[3] — отвечал человек в помочах.

— Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.

— После, после, завтра. Поздно…

Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его. — От кого? Вы кто?

— От майора Денисова, — отвечал Ростов.

— Вы кто? офицер?

— Поручик, граф Ростов.

— Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… — И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.

Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.

Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей-то знакомый голос окликнул его и чья-то рука остановила его.

— Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? — спросил его басистый голос.

Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.

Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно-шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.

— Жалко, жалко молодца; давай письмо.

Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была légion d'honneur^[4]) вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое-кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.

Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что-то довольно долго говорил государю.

Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.

— Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.