Лев Толстой
Война и мир (310)

Лев Толстой
Война и мир (310)

XVI

От 28 октомври, когато почнаха студовете, бягството на французите придоби само по-трагичен характер с тия хора, които замръзваха и изгаряха около огньовете, и с императора, херцозите и кралете, които продължаваха да пътуват в шуби и каляски с ограбените богатства; но в същината си процесът на бягството и на разлагането на френската армия, след като бе напуснала Москва, никак не се бе променил.

От Москва до Вязма от седемдесет и три хилядната френска армия, без гвардията (която през цялата война не вършеше нищо друго освен грабежи), от седемдесет и три хиляди останаха тридесет и шест хиляди (не повече от пет хиляди от общия брой бяха избити в сражения). Това е първият член на прогресията, от който с математическа точност се определят следващите.

Френската армия се топеше и унищожаваше в същата пропорция от Москва до Вязма, от Вязма до Смоленск, от Смоленск до Березина и от Березина до Вилна, независимо от по-голямата или по-малка степен на студа, на преследванията, на прегражданията на пътя и на всички други условия, взети отделно. След Вязма вместо в три колони френските войски се събраха накуп и до края вървяха така. Бертие писа на императора си (знае се колко далеч от истината началниците си позволяват да описват положението на армията). Той писа:

„Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l’etat de ses troupes dans les differents corps d’armee que j’ai ete a meme d’observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l’esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l’interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu’on rallie l’armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non-combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiels de l’artillerie qui n’est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l’on n’y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 Novembre, a 30 verstes de Smolensk.“^[1]

Като се струпаха в Смоленск, който им се струваше обетована земя, французите се убиваха един друг за продукти, разграбваха своите магазини и когато всичко бе разграбено, хукнаха по-нататък.

Всички вървяха, без сами да знаят накъде и защо вървят. Още по-малко знаеше това геният на Наполеон, тъй като нему никой не заповядваше; все пак той и ония, които го обкръжаваха, поддържаха своите отдавнашни навици: пишеха се заповеди, писма, рапорти, ordre du jour^[2]; наричаха се един друг: „Sire, Mon Cousin, Prince d’Ekmuhl, roi de Napeles“^[3] и т.н. Но заповедите и рапортите бяха само на книга, нищо от онова, което нареждаха те, не се изпълняваше, защото не можеше да се изпълнява, и макар да се наричаха един друг величества, височества и братовчеди, всички чувствуваха, че са жалки и лоши хора, извършили много зло, за което сега трябваше да се разплащат. И макар да се преструваха, че уж се грижат за армията, всеки мислеше само за себе си и как по-скоро да си отиде и да се спаси.

Глава XVI

С 28-го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.

От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.

Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:

«Je crois devoir faire connaître à Votre Majesté l'état de ses troupes dans les différents corps d’année que j’ai été à même d’observer depuis deux ou trois jours dans différents passages. Elles sont presque débandées. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les régiments, les autres marchent isolément dans différentes directions et pour leur compte, dans l’espérance de trouver des subsistances et pour se débarrasser de la discipline. En général ils regardent Smolensk comme le point où ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarqué que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet état de choses, l’intérêt du service de Votre Majesté exige, quelles que soient ses vues ultérieures qu’on rallie l’armée à Smolensk en commençant à la débarrasser des non-combattans, tels que hommes démontés et des bagages inutiles et du matériel de l’artillerie qui n’est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont nécessaires aux soldats qui sont exténués par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet état de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l’on n’y prête un prompt remède, on ne soit plus maître des troupes dans un combat. Le 9 November, à 30 verstes de Smolensk».^[1]

Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.

Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все-таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour;^[2] называли друг друга:

«Sire, Mon Cousin, Prince d’Ekmuhl, roi de Nâples»^[3] и т. д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.