Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
III
Девет дни слез изоставянето на Москва в Петербург пристигна пратеник от Кутузов с официално съобщение за изоставянето на Москва. Тоя пратеник беше французинът Мишо, който не знаеше руски, но quoique etranger, Russe de coeur et d’ame[1], както сам казваше за себе си.
Царят веднага прие пратеника в кабинета си в двореца на Каменния остров. Мишо, който преди кампанията никога не беше виждал Москва и които не знаеше руски, все пак се чувствуваше развълнуван, когато се яви пред notre tres gracieux souverain[2] (както писа той) с известието за пожара на Москва, dont les flammes eclairaient sa route[3].
Макар че източникът на chagrin[4] на господин Мишо трябва да е бил друг, а не оня, от който произлизаше скръбта на русите, той имаше такова тъжно лице, когато го въведоха в царския кабинет, че царят веднага го запита:
— M’apportez— vous de tristes nouvelles, colonel?[5]
— Bien tristes, sire — отговори Мишо, като въздъхна и наведе очи. — L’abandon de Moscou.[6]
— Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre?[7] — каза бързо царят, като избухна изведнъж.
Мишо почтително предаде онова, което Кутузов му бе заповядал да предаде — именно, че нямало възможност да се бият при Москва и че тъй като е оставало само да се избере — или да се загуби армията и Москва, или само Москва, фелдмаршалът трябвало да избере последното.
Царят слушаше мълчаливо, без да гледа Мишо.
— L’ennemi est-il en ville?[8] — попита той.
— Oui, sire, et elle est en cendres a l’heure qu’il est. Je l’ai laissee toute en flammes[9] — каза решително Мишо; но като погледна царя, той се ужаси от това, което бе направил. Царят почна да диша тежко и често, долната му устна затрепери и прекрасните му сини очи мигновено овлажняха от сълзи.
Но това продължи само минута. Царят изведнъж се намръщи, сякаш се осъждаше за слабостта си. И като дигна глава, обърна се с твърд глас към Мишо.
— Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive — каза той, — que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez-vous laisse l’armee, en voyant ainsi, sans coup ferir, abandonner mon ancienne capitale? N’avez-vous pas apercu du decouragement?…[10]
Като видя успокояването на своя tres gracieux souverain[11], и Мишо се успокои, но не бе успял още да приготви отговор на прямия и съществен въпрос на царя, който изискваше също тъй прям отговор.
— Sire, me permettrez-vous de vous parler franchement en loyal militaire?[12] — каза той, за да спечели време.
— Colonel, je l’exige toujours — каза царят. — Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est.[13]
— Sire! — каза с тънка, едва забележима усмивка Мишо, успял вече да приготви отговора си във формата на лека и почтителна jeu de mots[14]. — Sire! J’ai laisse toute l’armee depuis les chefs jusqu’au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effayante…[15]
— Comment ca?[16] — прекъсна го царят, като се намръщи строго. — Mes Russes se laisseront-ils abattre par le malheur… Jamais…[17]
Мишо чакаше само това, за да довърши играта си на думи.
— Sire — каза той с почтителна игривост на израза, — ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de coeur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre — рече пълномощникът на руския народ — et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues…[18]
— Ah! — рече успокоено и с ласкав блясък в очите царят, като тупна по рамото Мишо. — Vous me tranquillisez, colonel.[19]
Навел глава, царят мълча известно време.
— Eh bien, retournez a l’armee[20] — каза той, като се изправи в цял ръст и се обърна към Мишо с ласкав и величествен жест — et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n’aurais plus aucun soldat, je me mettrai, moi-meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j’userai ainsi jusqu’a la derniere ressource de mon empire. Il m’en offre encore plus que mes ennemis ne pensent[21] — каза царят, като все повече и повече се въодушевяваше. — Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence — каза той, като дигна прекрасните си кротки и блеснали от чувство очи към небето — que ma dinastie dut cesser de regner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens, qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu’ici (царят показа с ръка до средата на гърдите си), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans, plutot que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sac rifices![22]… — Казвайки тия думи с развълнуван глас, царят изведнъж се обърна, като че искаше да скрие от Мишо бликналите в очите му сълзи, и отиде в дъното на кабинета си. Като постоя там няколко мига, той се върна при Мишо с големи крачки и със силен жест стисна ръката му под лакътя. Прекрасното кротко лице на царя се бе зачервило и очите му пламтяха с блясък на решителност и гняв.
— Colonel Michaud, n’oubliez pas ce que je vous dis ici; peut-etre qu’un jour nous le rapellerons avec plaisir… Napoleon ou moi — каза царят, като пипна гърдите си. — Nous ne pouvons plus regner ensemble. J’ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus…[23] — И като се намръщи, той млъкна. Като чу тия думи и видя изражението на твърда решителност в очите на царя, Мишо — quoique etranger, mais Russe de coeur et d’ame — се почувствува в тая тържествена минута — enthousiasme par tout ce qu’il venail d’entendere[24] (както казваше той по-късно) и в следните изрази показа както своите чувства, така и чувствата на руския народ, чийто пълномощник се смяташе.
— Sire! — каза той. — Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de sa nation et le salut de l’Europe![25]
Царят наведе леко глава в знак, че освобождава Мишо.
Глава III
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique étranger, Russe de cœur et d'âme,[1] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя все-таки растроганным, когда он явился перед notre très gracieux souverain[2] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes éclairaient sa route.[3]
Хотя источник chagrin[4] г-на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
— M’apportez vous de tristes nouvelles, colonel?[5]
— Bien tristes, sire, — отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, — l’abandon de Moscou.[6]
— Aurait on livré mon ancienne capitale sans se battre?[7] — вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, — именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор — потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
— L’ennemi est-il en ville?[8] — спросил он.
— Oui, sire, et elle est en cendres à l’heure qu’il est. Je l’ai laissée toute en flammes,[9] — решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
— Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, — сказал он, — que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis prêt à me soumettre à toutes ses volontés; mais dites moi, Michaud, comment avez-vous laissé l’armée, en voyant ainsi, sans coup férir abandonner mon ancienne capitale? N’avez-vous pas aperçu du découragement?…[10]
Увидав успокоение своего très gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
— Sire, me permettrez-vous de vous parler franchement en loyal militaire?[11] — сказал он, чтобы выиграть время.
— Colonel, je l’exige toujours, — сказал государь. — Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est.[12]
— Sire! — сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots.[13] — Sire! j’ai laissé toute l’armée depuis les chefs jusqu’au dernier soldat, sans exception, dans une crainte épouvantable, effrayante…[14]
— Comment ça? — строго нахмурившись, перебил государь. — Mes Russes se laisseront-ils abattre par le malheur… Jamais!…[15]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
— Sire, — сказал он с почтительной игривостью выражения, — ils craignent seulement que Votre Majesté par bonté de cœur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brûlent de combattre, — говорил уполномоченный русского народа, — et de prouver à Votre Majesté par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont dévoués…[16]
— Ah! — успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. — Vous me tranquillisez, colonel.[17]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
— Eh bien, retournez à l’armée,[18] — сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, — et dites à nos braves, dites à tous mes bons sujets partout où vous passerez, que quand je n’aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi-même, à la tête de ma chère noblesse, de mes bons paysans et j’userai ainsi jusqu'à la dernière ressource de mon empire. Il m’en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, — говорил государь, все более и более воодушевляясь. — Mais si jamais il fut écrit dans les décrets de la divine providence, — сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, — que ma dinastie dût cesser de rogner sur le trône de mes ancêtres, alors, après avoir épuisé tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croître la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutôt, que de signer la honte de ma patrie et de ma chère nation, dont je sais apprécier les sacrifices!…[19] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
— Colonel Michaud, n’oubliez pas ce que je vous dis ici; peut-être qu’un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoléon ou moi, — сказал государь, дотрогиваясь до груди. — Nous ne pouvons plus régner ensemble. J’ai appris à le connaître, il ne me trompera plus…[20] — И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо — quoique étranger, mais Russe de cœur et d'âme — почувствовал себя в эту торжественную минуту — entousiasmé par tout ce qu’il venait d’entendre[21] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
— Sire! — сказал он. — Votre Majesté signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l’Europe![22]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.