Лев Толстой
Война и мир (259)

Лев Толстой
Война и мир (259)

XXXIV

Пиер мина тичешком през дворове и улички и когато се върна с товара си до градината на Грузински, до ъгъла на Поварская, в първия миг не позна мястото, отдето бе тръгнал за детето: толкова измъкната от къщите покъщнина и хора бяха струпани там. Освен руските семейства, които спасяваха от пожара и себе си, и имуществата си, тук бях и неколцина френски войници в различни облекла. Те не привлякоха вниманието на Пиер. Той бързаше да намери семейството на чиновника, за да предаде детето на майката, и да се върне пак да спасява още някого. Струваше му се, че има да върши, и то бързо, още много неща. Стоплен от огъня и тичането, в тоя миг Пиер още по-силно изпитваше чувството на младост, оживление и решителност, което го бе обзело, когато хукна да спасява детето. Сега момиченцето бе притихнало и хванало с ръчичките си Пиеровия кафтан, седеше на ръката му и като диво зверче гледаше наоколо си. Пиер го поглеждаше от време на време и леко му се усмихваше. Струваше му се, че вижда нещо трогателно-невинно и ангелско в това уплашено и болезнено личице.

Нито чиновникът, нито жена му бяха на предишното място. С бързи крачки Пиер се разхождаше между хората, вглеждаше се в разните лица, които срещаше. Неволно той съзря едно грузинско или арменско семейство, което се състоеше от един красив, много стар човек, източен тип, облечен в нов кожух с лице от плат и нови ботуши, от стара жена същия тип и от една млада жена. Тая твърде млада жена се видя на Пиер съвършен образец на източна красота със своите резки, очертани като дъги черни вежди и с дългото си извънредно нежно-румено и хубаво лице без всякакво изражение. Сред разхвърляната покъщнина, в тълпата на площада, в богатото си атлазено палто и ярковиолетова забрадка на главата, тя приличаше на нежно, отгледано в парник, растение, изхвърлено на снега. Тя бе седнала върху куп вързопи наблизо зад бабата и гледаше в земята със своите неподвижно големи, черни, продълговати и с дълги мигли очи. Личеше, че съзнава своята красота и се страхуваше заради нея. Това лице порази Пиер и в бързината, когато минаваше покрай стобора, той няколко пъти се обърна да я види. Като стигна до стобора и пак не намери ония, които му трябваха, Пиер се спря и извърна да погледне.

Сега фигурата на Пиер с дете на ръце повече от по-рано се хвърляше в очи и около него се събраха неколцина руси, мъже и жени.

— Да не си загубил някого, мили човече? Вие май сте благородник? Чие е детето? — питаха го.

Пиер отговори, че детето е на една жена, облечена с черно палто, която седяла на това място с децата си, и попита не яли познава някой и де е отишла.

— Ами трябва да са Анферови — каза един стар дякон, обръщайки се към една сипаничава жена. — Господи помилуй, Господи помилуй — добави той с обикновения си басов глас.

— Де ти — Анферови? — рече жената. — Анферови заминаха още сутринта. Това е или на Маря Николаевна, или на Иванови.

— Той каза — жена, а Маря Николаевна е госпожа — рече един слуга.

— Но вие я познавате, тя има дълги зъби и е слаба — каза Пиер.

— Същата е, Маря Николаевна. Те отидоха в градината, щом тия вълци нахлуха тук — рече жената, като посочи френските войници.

— О, Господи помилуй — добави отново дяконът.

— Минете ей оттук, те са там. Тя е същата. Вайкаше се, плачеше — рече жената отново. — Тя е, същата. Ей тук — на̀.

Но Пиер не слушаше жените. От няколко секунди той вече гледаше, без да откъсва очи, какво ставаше на няколко крачки от него. Той гледаше арменското семейство и двама френски войници, които се бяха приближили до арменците. Единият от тия войници, дребно, врътливо човече, беше облечен в сив шинел и опасан с въже. На главата си имаше качулка, а краката му бяха боси. Другият, който особено порази Пиер, беше дълъг, малко изгърбен, светлорус, слаб човек с бавни движения и идиотско изражение на лицето. Той беше облечен с мъхесто палто, сини панталони и големи скъсани обуща. Дребният французин без ботушите, в сивия шинел, щом се приближи до арменците, веднага им каза нещо, хвана краката на стареца и старецът веднага почна бързо да събува ботушите. Другият, в палтото, се спря срещу красавицата арменка и мълчаливо, неподвижно, с ръце в джобовете, се загледа в нея.

— Вземи, вземи детето — рече бързо и заповеднически Пиер, обръщайки се към жената, като й подаде момиченцето.

— Предай им го, дай! — почти викна той на жената, слагайки развикалото се момиченце на земята, и пак се обърна да погледне французите и арменското семейство. Старецът седеше вече бос. Дребният французин бе събул от него и втория ботуш и потупваше двата ботуша един о друг. Старецът, хлипайки, казваше нещо, но Пиер само набързо видя това; цялото му внимание бе насочено към французина в палтото, който в това време, бавно заклатен, отиде до младата жена, извади ръце от джобовете си и я хвана за шията.

Красавицата арменка продължаваше да седи в същото неподвижно положение със спуснати дълги мигли и сякаш не виждаше и не чувствуваше какво правеше с нея войникът.

Докато Пиер премине бегом няколкото крачки, които го отделяха от французите, дългият мародер в палтото вече късаше от шията на арменката огърлицата й и младата жена, хванала шията си с ръце, пронизително викаше.

— Laissez cette femme!^[1] — изхърка яростно Пиер, като улови дългия изгърбен войник за раменете и го блъсна назад. Войникът падна, дигна се и избяга. Но неговият другар хвърли ботушите, извади сабята си и се приближи застрашително срещу Пиер.

— Voyons, pas de betises!^[2] — извика той.

Пиер се намираше в бесен пристъп на ярост, който го караше да се самозабравя и удесеторяваше силите му. Той се хвърли срещу босия французин и преди още оня да извади сабята си, събори го и почна да го удря с юмруци. Чу се одобрителен вик на обкръжилата го тълпа, но в същото време от ъгъла се показа конен разезд от френски улани. Уланите приближиха в тръс до Пиер и французина и ги обкръжиха. От всичко, което стана по-нататък, Пиер не помнеше нищо. Помнеше, че би някого, че биха него и че накрая почувствува ръцете си вързани, че множество френски войници го заобиколиха и претърсиха дрехите му.

— Il a un poignard, lieutenant^[3] — бяха първите думи, които разбра Пиер.

— Ah, une arme!^[4] — каза офицерът и се обърна към босия войник, който бе арестуван заедно с Пиер.

— C’est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre^[5] — рече офицерът. И след това се обърна към Пиер: — Parlez-vous francais, vous?^[6]

Пиер се оглеждаше наоколо с налети от кръв очи и не отговори. Навярно лицето му им се видя много страшно, защото офицерът каза нещо шепнешком и още четирима улани се отделиха от командата и застанаха от двете страни на Пиер.

— Parlez-vous francais? — повтори му въпроса си офицерът, като стоеше надалеч от него. — Faites venir l’interprete.^[7] — От редиците излезе едно дребно човече в цивилно руско облекло. По дрехите и по говора му Пиер веднага позна някакъв французин, който служеше в един московски магазин.

— Il n’a pas l’air d’un homme du peuple^[8] — рече преводачът, като изгледа Пиер.

— Oh-oh! Ca m’a bien l’air d’un des incendiaires — рече офицерът. — Demandez-lui ce qu’il est?^[9] — добави той.

— Кой си ти? — попита преводачът. — Ти трябва отговаряш началство — каза той.

— Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez-moi^[10] — каза изведнъж на френски Пиер.

— Ah! Ah! — обади се офицерът намръщен. — Marchons!^[11]

Около уланите се събра тълпа. Най-близо до Пиер беше сипаничавата жена с момиченцето; когато патрулът тръгна, тя излезе напред.

— Къде те водят, миличък? — каза тя. — Момиченцето, къде да дяна момиченцето, ако не е тяхно! — рече жената.

— Qu’est-ce qu’elle veut cette femme?^[12] — попита офицерът.

Пиер беше като пиян. Когато видя момиченцето, което бе спасил, яростното му състояние се засили още повече.

— Ce qu’elle dit? — обади се той. — Elle m’apporte ma fille que je viens de sauver des flammes — рече той. — Adieu!^[13] — И без сам да знае как изтърва тая безцелна лъжа, тръгна между французите с решителни и тържествени крачки.

Френският разезд беше от разездите, изпратени по нареждане на Дюронел из разните улици на Москва за прекратяване на мародерството и най-вече за залавяне на подпалвачите, които по общото, изказано през тоя ден мнение на френските висши чинове бяха причина за пожарите. След като обиколи няколко улици, разездът залови още петима подозрителни руси, един дребен търговец, двама семинаристи, един селянин, един слуга и няколко мародери. Ала от всички подозрителни хора най-подозрителен изглеждаше Пиер. Когато заведоха всички за нощуване в една голяма къща на Зубовския насип, дето имаше арест, Пиер под строга охрана бе оставен отделно.

Глава XXXIV

Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого-то. Пьеру казалось, что ему что-то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что-то трогательно-невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.

На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно-румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко-лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно-большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все-таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.

Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.

— Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок-то? — спрашивали у него.

Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.

— Ведь это Анферовы должны быть, — сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. — Господи помилуй, господи помилуй, — прибавил он привычным басом.

— Где Анферовы! — сказала баба. — Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.

— Он говорит — женщина, а Марья Николавна — барыня, — сказал дворовый человек.

— Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, — говорил Пьер.

— И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки-то эти налетели, — сказала баба, указывая на французских солдат.

— О, господи помилуй, — прибавил опять дьякон.

— Вы пройдите вот туда-то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, — сказала опять баба. — Она и есть. Вот сюда-то.

Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что-то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.

— Возьми, возьми ребенка, — проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. — Ты отдай им, отдай! — закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что-то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.

Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.

Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.

— Laissez cette femme!^[1] — бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.

— Voyons, pas de bêtises!^[2] — крикнул он.

Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из-за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого-то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.

— Il a un poignard, lieutenant,^[3] — были первые слова, которые понял Пьер.

— Ah, une arme!^[4] — сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.

— C’est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre,^[5] — сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: — Parlez-vous français vous?^[6]

Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что-то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.

— Parlez-vous français? — повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. — Faites venir l’interprète.^[7] — Из-за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.

— Il n’a pas l’air d’un homme du peuple,^[8] — сказал переводчик, оглядев Пьера.

— Oh, oh! ça m’a bien l’air d’un des incendiaires, — смазал офицер. — Demandez lui ce qu’il est?^[9] — прибавил он.

— Ти кто? — спросил переводчик. — Ти должно отвечать начальство, — сказал он.

— Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez-moi,^[10] — вдруг по-французски сказал Пьер.

— Ah, Ah! — проговорил офицер, нахмурившись. — Marchons!^[11]

Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.

— Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? — сказала она. — Девочку-то, девочку-то куда я дену, коли она не ихняя! — говорила баба.

— Qu’est ce qu’elle veut cette femme?^[12] — спросил офицер.

Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.

— Ce qu’elle dit? — проговорил он. — Elle m’apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, — проговорил он. — Adieu!^[13] — и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.

Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.