Лев Толстой
Война и мир (97)

Лев Толстой
Война и мир (97)

Глава XVI

В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.

Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два — глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска — это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.

В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8-м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под-голову. Он приятно размышлял о том, что на-днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда-то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.

За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.

— Я тебе пг’иказывал не пускать их жг’ать этот ког’ень, машкин какой-то! — кричал Денисов. — Ведь я сам видел, Лазаг’чук с поля тащил.

— Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, — отвечал вахмистр.

Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу — отлично!» Из-за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что-то рассказывал о каких-то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.

За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»

«Куда это собрались?» подумал Ростов.

Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.

— Суди меня там Бог и великий государь! — сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.

— Ну вот Денисов всё тужил, — сказал Ростов, — вот и провиант прибыл.

— И то! — сказали офицеры. — То-то радешеньки солдаты! — Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем-то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.

— Я вас предупреждаю, ротмистр, — говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.

— Ведь сказал, что не отдам, — отвечал Денисов.

— Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, — у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.

— А мои две недели не ели, — отвечал Денисов.

— Это разбой, ответите, милостивый государь! — возвышая голос, повторил пехотный офицер.

— Да вы что ко мне пристали? А? — крикнул Денисов, вдруг разгорячась, — отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! — крикнул он на офицеров.

— Хорошо же! — не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, — разбойничать, так я вам…

— К чог’ту марш скорым шагом, пока цел. — И Денисов повернул лошадь к офицеру.

— Хорошо, хорошо, — проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.

— Собака на забог’е, живая собака на забог’е, — сказал Денисов ему вслед — высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.

— Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! — сказал он. — Что ж, не с голоду же издыхать людям?

Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.

На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».

Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…

Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.

— Меня за г’азбой судить — ох! Дай еще воды — пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг’ю скажу. Льду дайте, — приговаривал он.

Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.

— Приезжаю, — рассказывал Денисов. — «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер-вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! — «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу — за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, — закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, — Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, — кричал Денисов, радостно и злобно из-под черных усов оскаливая свои белые зубы. — Я бы убил его, кабы не отняли.»

— Да что ж ты кричишь, успокойся, — говорил Ростов: — вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно-судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.

Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер-провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.

Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой-то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.

Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги-запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб дивизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.

XVI

През месец април войските се оживиха от съобщението, че царят ще дойде при армията. Ростов не можа да попадне на прегледа, който царят направи в Бартенщайн: павлоградци заемаха аванпостове далеч пред Бартенщайн.

Те бяха на биваци. Денисов и Ростов живееха в землянка, изкопана за тях от войниците, покрита със съчки и чим. Землянката беше направена по следния, станал на мода тогава начин: изкопаваше се ров, широк около един и половина аршин, дълбок — два и дълъг — три и половина. В единия край на рова правеха стъпалца и това беше входът, входната площадка; ровът беше стаята, в която щастливците като ескадронния командир имаха в противоположния на стъпалата край сложена на четири кола дъска — маса. От двете страни покрай рова, вътре, земята бе изкопана на около един аршин — и това бяха двете легла и диваните. Покривът се правеше тъй, че в средата можеше да се стои, а върху леглото можеше дори да се седи, ако се приближиш към масата. В землянката на Денисов, който живееше разкошно, защото войниците от ескадрона му го обичаха, имаше във фронтона на покрива и дъска и в тая дъска имаше едно счупено, но залепено стъкло. Когато биваше много студено, до стъпалата (в салона, както наричаше Денисов тая част от колибата) донасяха върху извита в краищата тенекия жар от войнишките огньове и ставаше толкова топло, че офицерите, които винаги биваха много у Денисов и Ростов, седяха само по ризи.

През месец април Ростов беше дежурен. Към осем часа заранта, като се върна в къщи след безсънната нощ, той заповяда да му донесат жар, смени измокрените си от дъжда долни дрехи, помоли се Богу, пи чай, стопли се, подреди нещата си в своя ъгъл и на масата и с обрулено от вятъра, пламнало лице, само по риза, легна възнак с ръце под главата. Той с удоволствие си мислеше, че тия дни ще бъде повишен по чин за последното разузнаване и очакваше излезлия нанякъде Денисов. Искаше му се да поговори с него.

Отвъд колибата се чу кънтящият вик на Денисов, който очевидно бе кипнал. Ростов се приближи до прозорчето, за да види с кого се разправяше, и видя вахмистъра Топчеенко.

— Заповядах ти да не ги оставяш да плюскат тоя ког’ен, машкин ког’ен някакъв! — викаше Денисов. — Аз лично видях, че Лазаг’чук го мъкнеше от полето.

— Заповядах, ваше високоблагородие, но не слушат — отговори вахмистърът.

Ростов отново легна на кревата си и помисли с удоволствие: „Нека сега той се занимава и тича, аз свърших своята работа и лежа — отлично!“ Зад стената той чу, че освен вахмистъра говореше и Лаврушка, тоя пъргав, хитър лакей на Денисов. Лаврушка разправяше за някакви каруци, за сухари и говеда, които бил видял, като ходил за продукти.

Зад колибата отново се чу отдалечаващият се вик на Денисов и думите: „Оседлавай!… Втог’и взвод!“

„За къде са се приготвили?“ — помисли Ростов.

След пет минути Денисов влезе в колибата, качи се с калните си крака на кревата, изпуши ядосано една лула, разхвърли всичките си неща, надяна камшика и сабята си и тръгна да излиза от землянката. На Ростовия въпрос: „Къде?“ — той отговори сърдито и неопределено, че има работа.

— Бог и великият цаг’ нека ме съдят там! — рече Денисов на излизане; и Ростов чу как зад колибата нозете на няколко коня зашляпаха из калта. Ростов не се помъчи дори да разбере накъде е отишъл Денисов. Като се затопли в своя ъгъл, той заспа и едва привечер излезе от колибата. Денисов още не бе се върнал. Времето се оправи: при съседната землянка двама офицери и един юнкер играеха на свайка и смеейки се, забиваха гвоздея в рохкавата кална пръст. Ростов се присъедини към тях. Посред играта офицерите видяха приближаващи към тях каруци: петнайсетина хусари на мършави коне вървяха след тях. Каруците, конвоирани от хусари, спряха до коневръзите и тълпа хусари ги наобиколи.

— Ето на, Денисов постоянно се измъчваше — каза Ростов, — а продуктите пристигнаха.

— Вярно! — рекоха офицерите. — Я колко са радостни войниците! — Наблизо зад хусарите яздеше Денисов, придружен от двама пехотни офицери, с които разговаряше за нещо. Ростов тръгна да го посрещне.

— Предупреждавам ви, ротмистър — каза единият от офицерите, слаб, дребен и явно озлобен.

— Нали казах, че няма да ги дам — отговори Денисов.

— Ще отговаряте, ротмистър, това е саморазправа — да се отвличат обози от своите! Нашите хора два дни не са яли.

— А моите две седмици не са яли — отговори Денисов.

— Това е грабеж! Ще отговаряте, уважаеми господине! — повтори с повишен глас пехотният офицер.

— Но какво сте се заловили за мене? А? — извика Денисов, като кипна внезапно. — Ще отговаг’ям аз, а не вие, затова не ми бг’ъмчете тук, докато още сте живи и здг’ави. Маг’ш! — викна той на офицерите.

— Добре де! — без да се плаши и без да си отива, викаше дребничкият офицер. — Ще разбойничествувате, но аз ще ви дам да…

— По дяволите, маг’ш с бъг’за кг’ачка, докато си жив! — И Денисов обърна коня срещу офицера.

— Добре, добре — каза заплашително офицерът и като обърна коня, тръгна в тръс, друсайки се на седлото.

— Куче на ог’адата, живо куче на ог’адата — каза подире му Денисов — това беше най-голямата подигравка от кавалерист за пехотинец, качен на кон — и се разсмя високо, приближавайки до Ростов. — Пг’евзех от пехотата, пг’евзех със сила един обоз от пехотата! — каза той. — Че какво, хог’ата няма да мг’ат от глад я!

Каруците, които приближаваха към хусарите, бяха определени за пехотния полк, но като узна от Лаврушка, че обозът пътува сам, Денисов го взе насила с хусарите си. Раздадоха на войниците сухари — кой колкото ще, дадоха дори и на другите ескадрони.

На следния ден полковият командир повика Денисов при себе си и му каза, като закри очи с разперени пръсти: „На тая работа аз гледам ей тъй, не знам нищо и няма да правя нищо, но съветвам ви да отидете в щаба и там, в интендантството, да уредите тая работа и ако е възможно, да се разпишете, че сте получили толкова и толкова продукти; в противен случай — искането е записано на пехотния полк — ще се започне история и може да свърши лошо.“

Направо от полковия командир Денисов отиде в щаба с искрено желание да изпълни съвета му. Вечерта той се върна в землянката в такова състояние, в каквото Ростов никога досега не бе виждал приятеля си. Денисов не можеше да говори и се задъхваше. Когато Ростов го попита какво му е, той с дрезгав и слаб глас изричаше само неразбрани ругатни и заплахи.

Уплашен от състоянието на Денисов, Ростов му предложи да се съблече, да пие вода и изпрати за лекар.

— Да ме съдят за г’абеж — ох! Дай ми още вода… Нека ме съдят, а пък аз пак винаги ще бия подлеците и ще кажа това и на цаг’я. Дайте ми лед — повтори той.

Дошлият полкови лекар каза, че е необходимо да му се пусне кръв. От косматата ръка на Денисов изтече дълбока чиния черна кръв и едва тогава той можа да разправи всичко, каквото се бе случило с него.

— Пристигам — разказа Денисов. — „Де е тук вашият началник?“ Посочиха ми. „Благоволете да почакате.“ — „Аз имам служебна работа, пристигнал съм от тридесет версти разстояние, нямам време за чакане, доложи.“ Добре, излиза тоя оберкрадец: решил и той да ме учи. „Това е грабеж!“ — „Не върши грабеж, казвам, който взема продукти, за да храни войниците си, а оня, който ги взема, за да ги слага в джоба си!“ Добре. „Разпишете се, казва, при завеждащ прехраната, а вашата работа ще върви по канал.“ Отивам при завеждащия. Влизам — до масата… кой?! Не, помисли малко!… Кой ни мори от глад? — викна Денисов и удари масата с болната си ръка толкова силно, че масата едва не падна и чашите по нея подскочиха. — Телянин! „Как, ти ли ни мориш от глад?“ Пляс, пляс по муцуната, хубаво дойде… „А!… Ти такъв-онакъв…“ и — почнах да го нареждам! Мога да кажа — падна ми сърце на място — извика Денисов радостно и злобно и под черните мустаци лъснаха белите му зъби. — Ако не бяха го отървали, щях да го убия.

— Но защо викаш, успокой се — рече Ростов. — Ето, пак протече кръв. Чакай, трябва наново да се превърже.

Превързаха Денисов наново и го сложиха да спи. На другия ден той се събуди весел и спокоен.

Но по обяд полковият адютант дойде в общата землянка на Денисов и Ростов със сериозно и тъжно лице и със съжаление показа официално писмо от полковия командир до майор Денисов, в което му се отправяха въпроси по вчерашното произшествие. Адютантът съобщи, че работата навярно ще вземе твърде лош обрат, че е назначена военносъдебна комисия и че при сегашната строгост към мародерството и своеволниченето във войските в най-добрия случай работата може да свърши с разжалване.

От страна на оскърбените работата се представяше така, че след откарването на обоза майор Денисов, без да бъде ни най-малко предизвикан, в пияно състояние, се явил при главния интендант, нарекъл го крадец, заканил му се с побой и когато го извели вън, втурнал се в канцеларията, набил двама чиновника и навехнал ръката на единия.

На новите запитвания на Ростов Денисов отговори, смеейки се, че тогава май наистина му се изпречил и някой друг, но че всичко това е глупост, празна работа, че той и не мисли да се бои от никакъв съд и че ако тия подлеци се осмелят да го закачат, той така ще им отвърне, че ще го запомнят.

Денисов говореше пренебрежително за цялата работа, но Ростов го познаваше много добре и забеляза, че в душата си (криейки от другите) той се страхуваше от съда и се измъчваше от тая работа, която очевидно щеше да има лоши последици. Всеки ден почнаха да пристигат книжа — въпросници, призовки от съда и на първи май заповядаха на Денисов да предаде ескадрона си на най-старшия след него и да се яви в щаба на дивизията за обяснения по саморазправата му в интендантството. Предния ден Платов направи разузнаване на неприятеля с два казашки полка и два ескадрона хусари. Денисов както винаги излезе пред веригата, перчейки се с храбростта си. Един куршум, изпратен от френските стрелци, го удари в бута. В друго време, с такава лека рана, Денисов не щеше да напусне може би полка, но сега се възползува от тоя случай, отказа се от явяването в щаба на дивизията и отиде в болницата.