Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава XXI
Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья — об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во-время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё-таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m-lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m-lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что-то о какой-то петербургской интриге. Старый князь и другой чей-то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
— Он сказал, что ожидал этого, — сказала она. — Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё-таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
— Но неужели совершенно всё кончено? — сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
— Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, — говорил князь Андрей, — и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что-нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им — им одним. — Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. — И потомство отдаст ему справедливость, — договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
— Ну ты как? Все толстеешь, — говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. — Да, я здоров, — отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из-за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
— Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы — с горячностью и поспешностью говорил он. — Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. — Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
— Прости меня, ежели я тебя утруждаю… — Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: — Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
— И правда и не правда, — начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
— Вот ее письма и портрет, — сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
— Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
— Она очень больна, — сказал Пьер.
— Так она здесь еще? — сказал князь Андрей. — А князь Курагин? — спросил он быстро.
— Он давно уехал. Она была при смерти…
— Очень сожалею об ее болезни, — сказал князь Андрей. — Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
— Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? — сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
— Он не мог жениться, потому что он был женат, — сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
— А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? — сказал он.
— Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, — сказал Пьер.
— Ну да это всё равно, — сказал князь Андрей. — Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что-нибудь или ожидая, не скажет ли чего-нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
— Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, — сказал Пьер, помните о…
— Помню, — поспешно отвечал князь Андрей, — я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
— Разве можно это сравнивать?… — сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
— Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisées de monsieur.[1] — Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из-за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем-воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
XXI
Пиер отиде у Маря Дмитриевна да й съобщи, че е изпълнил желанието й — за изгонването на Курагин от Москва. Цялата къща беше в страх и вълнение. Наташа беше много болна и както Маря Дмитриевна скритом му разправи, през същата нощ, когато й бяха казали, че Анатол е женен, тя се отровила с мишеморка, с която се била снабдила тайно. Като глътнала малко, тя толкова се уплашила, че събудила Соня и й казала какво е направила. Взели навреме необходимите мерки против отровата и сега тя била вън от опасност; но все пак толкова била слаба, че не могло и да се мисли да я водят на село и затова изпратили да доведат графинята. Пиер видя объркания граф и Соня, която беше плакала, но не можа да види Наташа.
Тоя ден Пиер обядва в клуба: чуваше от всички страни приказки за опита да се отвлече Ростова и упорито опровергаваше тия приказки, уверявайки всички, че нищо не е имало, освен че шуреят му направил предложение на Ростова, но получил отказ. На Пиер му се струваше, че е негово задължение да скрие цялата работа и да възстанови доброто име на Ростова.
Той очакваше със страх връщането на княз Андрей и всеки ден се отбиваше при стария княз да научи нещо за него.
Чрез m-lle Bourienne княз Николай Андреич знаеше всички слухове, които се носеха из града, и бе прочел писмото до княжна Маря, с което Наташа отказваше на годеника си. Той изглеждаше по-весел от друг път и очакваше сина си с голямо нетърпение.
Няколко дни след заминаването на Анатол Пиер получи едно писъмце от княз Андрей, който му съобщаваше, че е пристигнал, и го молеше да намине при него.
Като пристигна в Москва, княз Андрей още в първия миг получи от баща си писмото на Наташа до княжна Маря, в което тя отказваше на годеника си (m-lle Bourienne беше откраднала от княжна Маря това писмо и го бе дала на княза), и чу от баща си историята за отвличането на Наташа — с принаждания.
Княз Андрей беше пристигнал предната вечер. Пиер отиде при него на следната сутрин. Пиер очакваше да види княз Андрей почти в същото положение, в каквото бе Наташа, и затуй беше учуден, когато, влизайки в салона, чу откъм кабинета високия глас на княз Андрей, който говореше оживено за някаква петербургска история. От време на време старият княз и още някакъв друг глас го прекъсваха. Княжна Маря излезе да посрещне Пиер. Сочейки с поглед вратата, дето беше княз Андрей, тя въздъхна, като искаше да покаже така съчувствието си към скръбта на княз Андрей, но по лицето на княжна Маря Пиер видя, че тя се радваше и на онова, което се бе случило, и на това, как брат й бе приел известието за изневярата на годеницата му.
— Той каза, че е очаквал това — рече тя, — знам, че гордостта му няма да позволи да прояви чувството си, но все пак той понесе това по-добре, много по-добре, отколкото очаквах. Тъй сякаш трябвало да стане…
— Но нима всичко е съвсем свършено? — каза Пиер.
Княжна Маря го погледна учудено. Тя не разбираше как може дори да се пита подобно нещо. Пиер влезе в кабинета. Княз Андрей, много променен, очевидно — с поправено здраве, но с нова напречна бръчка между веждите, в цивилно облекло, бе застанал срещу баща си и княз Мешчерски и разпалено спореше, като ръкомахаше енергично.
Говореха за Сперански, за неговото внезапно заточаване и за мнимата му измяна, за които току-що бяха научили в Москва.
— Сега го съдят и обвиняват всички, които преди месец се възхищаваха от него (Сперански) — каза княз Андрей, — както и ония, които не можеха да разберат целите му. Много лесно е да осъждаш човек, изпаднал в немилост, и да стоварваш върху му всичките грешки на другите; а аз ще кажа, че ако в сегашното царуване има направено нещо хубаво, всичко хубаво е направено от него, само от него… — Той видя Пиер и спря. Лицето му трепна и веднага прие зло изражение. — И потомството ще му даде справедлива преценка — довърши той и тутакси се обърна към Пиер.
— Е, ти как си? Все дебелееш — каза той оживено, но отскоро появилата се бръчка се вряза още по-дълбоко в челото му. — Да, аз съм здрав — отговори той на Пиеровия въпрос и се усмихна. За Пиер беше ясно, че усмивката му значеше: „Здрав съм, но здравето ми не е потребно никому.“ Като каза няколко думи на Пиер за ужасния път от полската граница, за това, как срещнал в Швейцария хора, които познавали Пиер, за господин Десал, когото довел от чужбина за възпитател на сина си, княз Андрей отново разпалено се намеси в разговора за Сперански, който двамата старци продължаваха да водят.
— Ако имаше измяна и имаше доказателства за тайните му връзки с Наполеон, биха ги съобщили всенародно — каза разпалено и припряно той. — Лично аз не обичам и не обичах Сперански, но обичам справедливостта. — Сега Пиер видя у приятеля си много добре познатата му потребност да се вълнува и спори за нещо, което му е чуждо, само за да заглуши твърде тежките си съкровени мисли.
Когато княз Мешчерски си отиде, княз Андрей хвана Пиер под ръка и го заведе в своята стая. В стаята се виждаше натъкмено легло и разтворени куфари и сандъци. Княз Андрей отиде до един от тях и извади едно ковчеже. От ковчежето извади някакво вързопче, обвито в хартия. Всичко това вършеше мълком и много бързо. Той се дигна и изкашля. Лицето му бе навъсено и устните стиснати.
— Прости ми, ако те обременявам… — Пиер разбра, че княз Андрей иска да говори за Наташа и широкото му лице изрази съжаление и съчувствие. Това изражение на Пиеровото лице ядоса княз Андрей; той продължи решително, звънливо и неприятно: — Аз получих отказ от графиня Ростова и до мене стигнаха слухове, че твоят шурей бил искал ръката й или нещо такова. Вярно ли е това?
— И вярно, и не — почна Пиер, но княз Андрей го прекъсна.
— Ето нейните писма и портрет — рече той. Взе вързопчето от масата и го даде на Пиер. — Дай това на графинята… ако я видиш.
— Тя е много болна — каза Пиер.
— Значи, тя е още тук? — рече княз Андрей. — А княз Курагин? — попита бързо той.
— Той отдавна замина. Тя беше на умиране…
— Много съжалявам за болестта й — каза княз Андрей. Той се усмихна студено, злобно и неприятно като баща си.
— Но господин Курагин, значи, не е удостоил с ръката си графиня Ростова? — рече княз Андрей. Той няколко пъти изсумтя.
— Той не можеше да се ожени, защото е женен — каза Пиер.
Княз Андрей се засмя неприятно и пак заприлича на баща си.
— А мога ли да знам де се намира сега вашият шурей? — рече той.
— Заминал за Петер… но всъщност не знам — каза Пиер.
— Е, все едно — рече княз Андрей. — Предай на графиня Ростова, че е била и е съвсем свободна и че й желая всичко най-хубаво.
Пиер взе в ръце връзката писма. Княз Андрей го гледаше с неподвижен поглед, сякаш премисляше дали не трябва да му каже още нещо, или като че очакваше дали Пиер няма да му каже нещо.
— Слушайте, помните ли нашия спор в Петербург — рече Пиер, — помните ли за…
— Помня — отговори бързо княз Андрей, — аз казвах, че на паднала жена трябва да се прости, но не казах, че аз мога да простя. Аз не мога.
— Нима могат да се сравняват? — рече Пиер. Княз Андрей го прекъсна. Той извика рязко:
— Да, пак да моля за ръката й, да бъда великодушен и други такива?… Да, това е много благородно, но аз не съм способен да вървя sur les brisées de monsieur[1]. Ако искаш да ми бъдеш приятел, не ми споменавай никога за тая… за всичко това. Хайде, сбогом. Та ще ги предадеш ли?…
Пиер излезе и отиде при стария княз и при княжна Маря.
Старецът изглеждаше по-оживен от друг път. Княжна Маря беше същата, каквато винаги, но през съчувствието й към брат си Пиер виждаше, че тя се радва на развалянето на братовата си сватба. Като ги гледаше, Пиер разбра какво презрение и злоба имаха те срещу всички Ростови, разбра, че пред тях не бива дори да се споменава името на оная, която е могла да замени с когото и да е княз Андрей.
На обяда заговориха за войната, приближаването на която ставаше очевидно. Княз Андрей говореше, без да спре, и спореше ту с баща си, ту с Десал — швейцареца-възпитател, и изглеждаше по-оживен от обикновено — с онова оживление, нравствената причина на което Пиер много добре знаеше.