Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 82 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава XI
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб-медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17-го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении мира и в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18-го и 19-го ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19-го числа началось сильное хлопотливо-возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19-го числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19-го на 20-е поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом восьмидесятитысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и все быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент — зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему не понятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих ста шестидесяти тысяч русских и французов — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей — был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, то есть медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В шестом часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, зашел к обер-гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем-то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что-то такое, чего другие не знают, и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
— Ну, здравствуйте, mon cher, — сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. — Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
— Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
— Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего-то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения — невозможно.
— Да, вы его видели? — сказал князь Андрей. — Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
— Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, — повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. — Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
— Но расскажите, как он, что? — еще спросил князь Андрей.
— Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтоб я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, — отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
— Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, — продолжал он, — хороши мы были бы все, ожидая чего-то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
— Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, — сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
— Ах, это совершенно все равно, — быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. — Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
— Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете все это высказать, — сказал Долгоруков.
— Я это и сделаю, — сказал князь Андрей, отходя от карты.
— И о чем вы заботитесь, господа? — сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. — Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Herr général Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais[1].
— Taisez vous, mauvaise langue[2], — сказал Долгоруков. — Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы третий, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
— Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, — сказал князь Андрей. — Желаю счастия и успеха, господа— прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Билибину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
— Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher général, je me mêle de riz et des cotelettes, mêlez vous des affaires de la guerre[3]. Да… Вот что мне отвечали!
XI
На следния ден царят спря във Вишау. Лейб-медикът Вильо няколко пъти бе викан при него. В главната квартира и в най-близките части се пръсна слухът, че царят е болен. Както разправяха приближените му, той не ял нищо и лошо спал през нощта. Причината на това заболяване се криеше в силното впечатление, което видът на ранените и убитите бе направил на чувствителната душа на царя.
На 17-и призори във Вишау беше препратен от аванпостовете един френски офицер, пристигнал с парламентьорски флаг; искал да се срещне с руския император. Тоя офицер беше Савари. Царят току-що бе заспал и затуй Савари трябваше да чака. По обед го допуснаха при царя, а след един час той заедно с княз Долгоруков замина за аванпостовете на френската армия.
Както се разправяше, Савари бил изпратен да предложи мир и среща на император Александър с Наполеон. За радост и гордост на цялата армия личната среща бе отказана и вместо царя княз Долгоруков, победителят при Вишау, бе изпратен заедно със Савари за преговори с Наполеон, ако тия преговори въпреки очакванията имаха за цел истинско желание за мир.
Долгоруков се върна вечерта, отиде направо при царя и остана дълго време насаме с него.
На 18-и и 19-и ноември войските направиха още два прехода напред и след кратки престрелки неприятелските аванпостове отстъпваха. Във висшите кръгове на армията от 19-и по обед почна силно суетливо-възбудено раздвижване, което продължи до сутринта на следния ден, 20-и ноември, деня, в който стана толкова паметното Аустерлицко сражение.
До обед на 19-и раздвижването, оживените разговори, тичането и изпращането на адютанти се ограничаваха само в главната квартира на императорите; следобед на същия ден раздвижването се предаде в главната квартира на Кутузов и в щабовете на началниците на колоните. Вечерта чрез адютантите това раздвижване се разнесе по всички краища и части на армията и през нощта на 19-и срещу 20-и от мястото за нощуване се дигна осемдесетхилядната маса на съюзната войска, забуча от глъчка и се залюля като грамадно, дълго девет версти платно.
Съсредоточеното движение, което започна сутринта в главната квартира на императорите и даде тласък на цялото по-нататъшно движение, приличаше на първото движение на средното колело в голям градски часовник. Раздвижи се бавно едно колело, завъртя се второ, трето и все по-бързо и по-бързо почнаха да се въртят колела, скрипци, назъбени колела, почна да свири музиката на часовника, да изскачат фигурите и отмерено се задвижиха стрелките, които показваха резултата от движението.
Както в механизма на часовника, тъй и в механизма на военните работи даденото веднъж движение е също тъй неудържимо до последния резултат и също тъй безучастно неподвижни са един миг преди предаването на движението ония части на механизма, който не са влезли в действие. Свистят на осите си колелата и се вкопчват със зъби, съскат от бързина въртящите се скрипци, а съседното колело е все тъй спокойно и неподвижно, като че може стотици години да остане тъй неподвижно; но настъпва мигът — лостът го закача и подчинявайки се на движението, колелото се завъртва, затраква и се слива в едно действие, резултата и целта на което то не разбира.
Както в часовника резултатът от сложното движение на безбройните различни колела и скрипци е само бавното и отмерено движение на стрелката, която показва времето, така и резултатът от всички сложни човешки движения на тия сто и шейсет хиляди руси и французи — на всички страсти, желания, разкаяния, унижения, страдания, пориви от гордост, от страх, от възторг на тия хора — беше само загубването на Аустерлицкото сражение, тъй нареченото сражение на тримата императори, тоест бавното придвижване на световно-историческата стрелка върху циферблата на историята на човечеството.
През тоя ден княз Андрей беше дежурен и се намираше неотлъчно при главнокомандуващия.
Кутузов пристигна в главната квартира на императорите след пет часа вечерта и като остана малко време при царя, отиде при оберхофмаршала граф Толстой.
Болконски използува това време, за да се отбие при Долгоруков и да научи подробности по сражението. Княз Андрей долавяше, че Кутузов е разстроен и недоволен от нещо, а в главната квартира са недоволни от него, и че всички лица от императорската главна квартира му говорят с тон на хора, знаещи нещо, което другите не знаят; и затуй му се искаше да поговори с Долгоруков.
— Е, здравейте, mon cher — каза Долгоруков, който пиеше чай с Билибин. — Празникът е утре. Как е вашият старец? В лошо настроение, нали?
— Не мога да кажа, че е в лошо настроение, но струва ми се, че му се иска да го изслушат.
— Нали го изслушаха на военния съвет и пак ще го слушат, когато говори разумно; но да се протака и да се чака нещо сега, когато Бонапарт повече от всичко се страхува от генерално сражение — това е невъзможно.
— Да, вие го видяхте, нали? — каза княз Андрей. — Е, как е Бонапарт? Какво впечатление ви направи?
— Да, видях го и се убедих, че повече от всичко друго той се страхува от генерално сражение — повтори Долгоруков, който явно ценеше тоя свой общ извод от срещата си с Наполеон. — Ако не се страхуваше от сражение, защо му трябваше да иска тая среща, да води преговори и най-главно — да отстъпва, когато отстъплението тъй противоречи на цялата негова метода за водене на война? Повярвайте ми: той се страхува, страхува се от генералното сражение, неговият час е дошъл. Аз ви казвам това.
— Но разкажете, как е той, какъв е? — попита пак княз Андрей.
— Той е човек в сив сюртук, комуто много се искаше да му казвам „ваше величество“, но за свое огорчение не чу от мене никакво титулуване. Ето какъв човек е, и нищо повече — отговори Долгоруков, като погледна с усмивка Билибин.
— Въпреки всичкото ми уважение към стария Кутузов — продължи той — добре щяхме да се наредим всички, ако чакахме нещо и с това му дадяхме възможност да се оттегли или да ни излъже, а сега е сигурно в ръцете ни. Не, не бива да забравяме Суворов и неговите правила: да не се поставяш в положението на атакуван, а сам да атакуваш. Повярвайте, на война енергията на младите хора често пъти по-вярно посочва пътя, отколкото цялата опитност на старите кунктатори[1].
— Но в коя позиция ще го атакуваме? Аз бях днес на аванпостовете и не може да се установи де именно е той с главните сили — каза княз Андрей.
Искаше му се да изложи на Долгоруков свой, съставен от него план за атака.
— Ах, това е съвсем безразлично — заговори бързо Долгоруков, стана и разтвори картата върху масата. — Всички случаи са предвидени: ако той е до Брюн…
И княз Долгоруков разказа бързо и неясно плана на Вайротер за флангово движение.
Княз Андрей почна да възразява и да обяснява своя план, който би могъл да бъде толкова добър, колкото и планът на Вайротер, но имаше тоя недостатък, че планът на Вайротер беше вече одобрен. Щом княз Андрей почна да доказва неизгодите на другия и изгодите на своя план, княз Долгоруков престана да го слуша и почна да гледа разсеяно не картата, а лицето на княз Андрей.
— Но днес у Кутузов ще има военен съвет: там можете да кажете всичко това — рече Долгоруков.
— И ще го направя — каза княз Андрей, като се отдалечи от картата.
— Но за какво сте се загрижили, господа? — каза Билибин, който слушаше досега разговора им с весела усмивка и сега очевидно се готвеше да се пошегува. — Победа ли ще има утре или поражение, славата на руското оръжие е осигурена. Освен вашия Кутузов няма ни един руски началник на колони. Началници са: Herr General Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais.[2]
— Taisez vous, mauvaise langue![3] — каза Долгоруков. — Не е вярно: сега имаме вече двама руси: Милорадович и Дохтуров, и можеше да има трети, граф Аракчеев, но нервите му са слаби.
— Мисля, че Михаил Иларионович е излязъл — рече княз Андрей. — Пожелавам ви щастие и успех, господа — добави той и излезе, като стисна ръка на Долгоруков и Билибин.
На връщане към къщи княз Андрей не можа да се сдържи и запита седящия мълчаливо до него Кутузов какво мисли за утрешното сражение.
Кутузов погледна строго адютанта си, помълча и отговори:
— Мисля, че сражението ще бъде загубено; така и казах на граф Толстой и го помолих да предаде това на царя. И какво, мислиш, ми отговори той? „Eh, mon cher général, je me mêle du riz et des côtelettes mêlez, vous des affaires de la guerre.“[4] Да… Ето как ми отговориха.