Лев Толстой
Война и мир (29)

Лев Толстой
Война и мир (29)

Глава IV

Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов, с тех самых пор как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.

8-го октября, в тот самый день, когда в главной квартире все было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по-старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толканув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец спрыгнул и крикнул вестового.

— А, Бондаренко, друг сердечный, — проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. — Выводи, дружок, — сказал он с тою братскою веселою нежностью, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.

— Слушаю, ваше сиятельство, — отвечал хохол, встряхивая весело головой.

— Смотри же, вы́води хорошенько!

Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.

«Славно! Такая будет лошадь!» — сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин-немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schön, gut Morgen! Schön, gut Morgen!»^[1] — повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.

— Schon fleissig!^[2] — сказал Ростов все с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. — Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch!^[3] — обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем-хозяином.

Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул колпак и, взмахнув им над головой, закричал:

— Und die ganze Welt hoch!^[4]

Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und vivat die ganze Welt!» Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и, улыбаясь, разошлись — немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.

— Что барин? — спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута-лакея Денисова.

— С вечера не бывали. Верно, проигрались, — отвечал Лаврушка. — Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, — сердитые придут. Кофею прикажете?

— Давай, давай.

Через десять минут Лаврушка принес кофею.

— Идут! — сказал он. — Теперь беда.

Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человечек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмаченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.

— Лавг’ушка, — закричал он, громко и сердито. — Ну, снимай, болван!

— Да я и так снимаю, — отвечал голос Лаврушки.

— А! ты уж встал, — сказал Денисов, входя в комнату.

— Давно, — сказал Ростов, — я уже за сеном сходил и фрейлейн Матильду видел.

— Вот как! А я пг’одулся, бг’ат, вчег’а, как сукин сын! — закричал Денисов, не выговаривая р. — Такого несчастий! Такого несчастия!… Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!

Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как лес, взбитые чернью густые волосы.

— Чег’т меня дег’нул пойти к этой кг’ысе (прозвище офицера), — растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. — Можешь себе представить, ни одной каг’ты, ни одной, ни одной каг’ты не дал.

Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать:

— Семпель даст, паг’оль бьет; семпель даст, паг’оль бьет.

Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Потом помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.

— Хоть бы женщины были. А то тут, кг’оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг’аться ског’ей…

— Эй, кто там? — обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливание.

— Вахмистр! — сказал Лаврушка.

Денисов сморщился еще больше.

— Сквег’но, — проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. — Г’остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, — сказал он и вышел к вахмистру.

Ростов взял деньги и машинально, откладывая и равняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.

— А! Телянин! Здог’ово! Вздули меня вчег’а, — послышался голос Денисова из другой комнаты.

— У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, — сказал другой, тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.

Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что-то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.

— Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? — спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)

Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.

— Я видел, вы нынче проехали…

— Да ничего, конь добрый, — отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за семьсот рублей, не стоила и половины этой цены. — Припадать стала на левую переднюю… — прибавил он.

— Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.

— Да, покажите, пожалуйста, — сказал Ростов.

— Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.

— Так я велю привести лошадь, — сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.

В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что-то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.

— Ох, не люблю молодца, — сказал он, не стесняясь присутствия вахмистра.

Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что ж делать!» — и, распорядившись, вернулся к Телянину.

Телянин сидел все в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.

«Бывают же такие противные лица», — подумал Ростов, входя в комнату.

— Что же, велели привести лошадь? — сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.

— Велел.

— Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?

— Нет еще. А вы куда?

— Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, — сказал Телянин.

Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.

Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.

— Ей пишу, — сказал он.

Он облокотился на стол с пером в руке и, очевидно, обрадованный случаю быстрее сказать словом все, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.

— Ты видишь ли, дг’уг, — сказал он. — Мы спим, пока не любим. Мы дети пг’аха… а полюбил — и ты бог, ты чист, как в пег’вый день созданья… Это еще кто? Гони его к чег’ту. Некогда! — крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.

— Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.

Денисов сморщился, хотел что-то крикнуть и замолчал.

— Сквег’но дело, — проговорил он про себя. — Сколько там денег в кошельке осталось? — спросил он у Ростова.

— Семь новых и три старых.

— Ах, сквег’но! Ну, что стоишь, чучело, пошли вахмистг’а! — крикнул Денисов на Лаврушку.

— Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, — сказал Ростов, краснея.

— Не люблю у своих занимать, не люблю, — проворчал Денисов.

— А ежели ты у меня не возьмешь денег по-товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, — повторял Ростов.

— Да нет же.

И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из-под подушки кошелек.

— Ты куда положил, Г’остов?

— Под нижнюю подушку.

— Да нету.

Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.

— Вот чудо-то!

— Постой, ты не уронил ли? — сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.

Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.

— Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, — сказал Ростов. — Я тут положил кошелек. Где он? — обратился он к Лаврушке.

— Я не входил. Где положили, там и должен быть.

— Да нет.

— Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах-то посмотрите.

— Нет, коли бы я не подумал про клад, — сказал Ростов, — а то я помню, что положил.

Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки, и когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.

— Г’остов, ты не школьнич…

Ростов, почувствовав на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где-то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.

— И в комнате-то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где-нибудь, — сказал Лаврушка.

— Ну, ты, чег’това кукла, поворачивайся, ищи, — вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. — Чтоб был кошелек, а то запог’ю. Всех запог’ю!

Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.

— Я тебе говог’ю, чтоб был кошелек, — кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.

— Денисов, оставь его; я знаю, кто взял, — сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.

Денисов остановился, подумал и, видимо, поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.

— Вздог! — закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. — Я тебе говог’ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг’у с этого мег’завца, и будет здесь.

— Я знаю, кто взял, — повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.

— А я тебе говог’ю, не смей этого делать, — закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.

Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.

— Ты понимаешь ли, что говоришь? — сказал он дрожащим голосом. — Кроме меня, никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…

Он не мог договорить и выбежал из комнаты.

— Ах чег’т с тобою и со всеми, — были последние слова, которые слышал Ростов.

Ростов пришел на квартиру Телянина.

— Барина дома нет, в штаб уехали, — сказал ему денщик Телянина. — Или что случилось? — прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.

— Нет, ничего.

— Немного не застали, — сказал денщик.

Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.

Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.

— А, и вы заехали, юноша, — сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.

— Да, — сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.

Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху, маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.

— Пожалуйста, поскорее, — сказал он.

Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.

— Позвольте посмотреть мне кошелек, — сказал он тихим, чуть слышным голосом.

С бегающими глазами, но все поднятыми бровями Телянин подал кошелек.

— Да, хорошенький кошелек… Да… да… — сказал он и вдруг побледнел. — Посмотрите, юноша, — прибавил он.

Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.

— Коли будем в Вене, все там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, — сказал он. — Ну, давайте, юноша, я пойду.

Ростов молчал.

— А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, — продолжал Телянин. — Давайте же.

Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «Да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».

— Ну, что, юноша? — сказал он, вздохнув и из-под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой-то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.

— Подите сюда, — проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. — Это деньги Денисова, вы их взяли… — прошептал он ему над ухом.

— Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… — проговорил Телянин.

Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость, и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.

— Здесь люди бог знает что могут подумать, — бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, — надо объясниться…

— Я это знаю, и я это докажу, — сказал Ростов.

— Я…

Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза все так же бегали, но где-то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.

— Граф!… не губите… молодого человека… вот эти несчастные… деньги, возьмите их… — Он бросил их на стол. — У меня отец-старик, мать!…

Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад.

— Боже мой, — сказал он со слезами на глазах, — как вы могли это сделать?

— Граф, — сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.

— Не трогайте меня, — проговорил Ростов, отстраняясь. — Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. — Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.

IV

Хусарският Павлоградски полк се бе установил на две мили от Браунау. Ескадронът, в който Николай Ростов служеше като юнкер, бе настанен в немското село Залценек. На ескадронния командир ротмистър Денисов, познат в цялата кавалерийска дивизия под името Васка Денисов, беше дадена най-хубавата квартира в селото. Юнкерът Ростов, откак бе настигнал полка в Полша, живееше заедно с ескадронния командир.

На осми октомври, същия ден, когато в главната квартира всичко бе дигнато на крак от известието за поражението на Мак, в щаба на ескадрона походният живот си вървеше спокойно както дотогава. Денисов, Който цялата нощ беше играл на карти, не се бе прибрал още, когато Ростов рано сутринта се върна на кон от фуражировка. Ростов в юнкерски мундир спря до входната площадка, побутна коня, с гъвкав, младежки жест отметна крак, задържа се на стремето, сякаш не му се искаше да се раздели с коня си, най-сетне скочи и извика вестовоя.

— А, Бондаренко, приятелю — рече той на хусаря, който се втурна презглава към коня му. — Поразходи го, мили — каза той с оная братска весела нежност, с която симпатичните млади хора, когато са щастливи, се отнасят към всички.

— Слушам, ваше сиятелство — отговори украинецът, като тръсна весело глава.

— Внимавай, хубаво го разходи.

Още един хусар се затече към коня, но Бондаренко бе метнал вече поводите на юздата. Личеше, че юнкерът даваше хубави бакшиши и че имаше сметка да му се услужва. Ростов поглади коня по шията, сетне по задницата и се спря до входната площадка.

„Чудесно! Хубав кон ще стане!“ — каза си той усмихнат и придържайки сабята си, изкачи се тичешком по стълбата, като дрънчеше с шпорите. Стопанинът немец, по фланела и къщна шапчица, с вилата, с която чистеше тора, се показа от обора. Щом видя Ростов, лицето на немеца светна. Той се усмихна весело и смигна:

— Schön gut Morgen. Schön gut Morgen!^[1] — повтаряше той, като очевидно изпитваше удоволствие, че поздравява момъка.

— Schon fleissig!^[2] — каза Ростов със същата радостна братска усмивка, която не изчезваше от оживеното му лице. — Hoch Oestereicherl Hoch Russenl Kaiser Alexander hoch!^[3] — каза той на немеца, повтаряйки думите, които стопанинът немец казваше често.

Немецът се засмя, излезе съвсем от обора, смъкна шапчицата си, размаха я над главата си и извика:

— Und die ganze Welt hoch!^[4]

И Ростов като немеца размаха фуражка над главата си и викна засмян: „Und vivat die ganze Welt!“ Макар: че нямаше никаква причина за особена радост — нито за немеца, който чистеше обора си, нито за Ростов, който беше ходил с взвода си за сено, тия двама души се погледнаха с радостен възторг и с братска обич, разтърсиха глави в знак на взаимна обич и се разотидоха усмихнати: немецът — в обора, а Ростов — в селската къща, която заемаше с Денисов.

— Как е господарят? — попита той Лаврушка, познатия на целия полк мошеник лакей на Денисов.

— Не се е връщал от снощи. Сигур е загубил — отговори Лаврушка. — Аз си знам, щом спечели, връща се рано да се хвали, а няма ли го до сутринта, значи, изгорял е — ще си дойде сърдит. Кафе ще пиете ли?

— Давай, давай!

След десет минути Лаврушка донесе кафето.

— Иде! — рече той. — Сега има да си патя.

Ростов погледна през прозореца и видя Денисов, който се връщаше в къщи. Денисов беше дребно човече с червено лице, блестящи черни очи, рошави черни мустаци и черна коса. Облечен беше с разкопчан ментик^[5], от ботушите извадени широки надиплени чикчирика^[6], на тила — смачкана хусарска шапчица. С наведена глава той мрачно се приближаваше към входа.

— Лавг’ушка! — извика той високо и ядосано, като произнасяше „р“-то неправилно. — Хайде, изувай ги, дг’ъвнико!

— Че аз и без това ги изувам — отвърна гласът на Лаврушка.

— А! Ти вече си станал — рече Денисов, като влезе в стаята.

— Отдавна — каза Ростов, — ходих вече за сено и видях фройлайн Матилда.

— Тъй ли! А пък аз, дг’аги, изгог’ях снощи, като кучи син! — извика Денисов. — Такова нещастие! Такова нещастие!… Щом ти си замина, и тг’ъгна назад. Хей, чай!

Смръщен така, като че се усмихваше, и показвайки късите си здрави зъби, Денисов почна да разрошва с двете си късопръсти ръце своята щръкнала като гора черна гъста коса.

— Дяволът ме накаг’а да отида у тоя Плъх (прякорът на офицера) — рече той, като търкаше с две ръце челото и лицето си. — Пг’едстави си, ни една каг’та, ни една, ни една каг’та не ми даде.

Денисов взе подадената му запалена лула, стисна я в юмрука, удари я в пода, като пръсна огъня, и продължи да вика:

— Даде семпел, паг’олът го бие, даде семпел — паг’олът го бие.^[7]

Той пръсна огъня, счупи лулата и я хвърли. След това мълча малко и изведнъж погледна весело Ростов с блестящите си черни очи.

— Поне жени да имаше. А пък то освен пиене дг’уго не ти остава тук да пг’авиш. Дано по-ског’о почнем да се бием…

— Хей, кой е там? — викна той към вратата, когато зад нея спряха нечии стъпки от дебели ботуши и се чу подрънкване на шпори и почтително покашляне.

— Вахмистърът! — каза Лаврушка.

Денисов се намръщи още повече.

— Лошо — рече той и хвърли кесията си с няколко жълтици. — Ростов, гълъбче, пег’бг’ой колко са останали и пъхни кесията под възглавницата — каза той и излезе при вахмистъра.

Ростов взе парите и като подреждаше на две купчини старите и новите жълтици, почна машинално да ги брои.

— А! Телянин! Здг’авей! Изгог’ях снощи — чу се от другата стая гласът на Денисов.

— Къде? У Биков, у Плъха ли?… Аз знаех — рече друг, тъничък глас и след това в стаята влезе поручик Телянин, един дребничък офицер от същия ескадрон.

Ростов пъхна под възглавницата кесията и стисна подадената му малка влажна ръка. Преди тръгването на войските Телянин по някаква причина бе преведен; от гвардията в армията. В полка той се държеше много добре, но не го обичаха и особено Ростов не можеше нито да надвие, нито да скрие безпричинното си отвращение към тоя офицер.

— Е, млади кавалеристе, как карате с моя Грачик? — попита той. (Грачик беше запасен яздитен кон, продаден от Телянин на Ростов.)

Поручикът никога не гледаше в очите човека, на когото приказваше; очите му непрекъснато играеха от един предмет на друг.

— Видях ви днес, като яздехте…

— Да, бива си го, конят е добър — отговори Ростов, макар че тоя кон, който бе купил за седемстотин рубли, не струваше и половината от тая цена. — Почна да накуцва с предния ляв крак… — добави той.

— Копитото му се е пукнало! Няма нищо. Аз ще ви науча, ще ви покажа каква подкова да сложите.

— Да, покажете ми, моля ви се.

— Ще ви покажа, ще ви покажа, то не е тайна. А за коня ще ми благодарите.

— Тогава ще кажа да доведат коня — рече Ростов, който искаше да се отърве от Телянин, и излезе да поръча да доведат коня.

В пруста Денисов бе седнал свит на прага, с лула, пред вахмистъра, който му докладваше нещо. Като видя Ростов, Денисов се намръщи, посочи през рамо с големия си пръст към стаята, дето бе Телянин, пак се смръщи и потръпна от отвращение.

— Ех, че не обичам тоя юнак — каза той, без да се стеснява от вахмистъра.

Ростов сви рамене, сякаш искаше да каже: „И аз не го обичам, но какво да се прави!“ И като се разпореди, върна се при Телянин.

Телянин седеше в същата ленива поза, в която го бе оставил Ростов, и търкаше малките си бели ръце.

„Как се случват такива противни лица“ — помисли си Ростов, влизайки в стаята.

— Е, поръчахте ли да доведат коня? — каза Телянин, като стана и погледна небрежно наоколо си.

— Поръчах.

— Я да отидем ние. Аз се отбих само да попитам Денисов за вчерашната заповед. Получихте ли я, Денисов?

— Още не. А вие къде отивате?

— Искам да науча младежа как да подковава коня си — рече Телянин.

Те излязоха на входната площадка и оттам в конюшнята. Поручикът показа как трябва да се подкове копитото и си отиде.

Когато Ростов се върна, на масата имаше бутилка с водка и салам. Денисов бе седнал пред масата и скърцаше с перо по хартията. Той погледна мрачно Ростов в лицето.

— Пиша на нея — каза той.

Облакъти се на масата с перото в ръка и очевидно зарадван, че му се удава случай по-бързо да каже онова, което искаше да напише — почна да разправя на Ростов писмото си.

— Виж какво, пг’иятелю — рече той, — докато не залюбим, ние спим. Ние сме деца на пг’аха… но залюбиш ли — ти си бог, ти си чист както в първия ден на сътворението… Сега пък кой е? Пг’ати го по дяволите. Нямам вг’еме! — извика той на Лаврушка, който без никаква боязън се приближи до него.

— Кой ще бъде? Че вие сам заповядахте. Вахмистърът дойде за пари.

Денисов се намръщи, щеше да викне нещо, но не проговори.

— Лоша г’абота — каза си гласно той. — Колко паг’и са останали там, в кесията? — попита той Ростов.

— Седем нови и три стари.

— Ах, лошо! Ами ти, плашило такова, какво се мъдг’иш, пг’ати вахмистъг’а! — викна Денисов на Лаврушка.

— Моля ти се, Денисов, вземи пари от мене, аз имам — каза Ростов и се изчерви.

— Не обичам да вземам назаем от свои, не обичам — измърмори Денисов.

— Ако не вземеш от мене другарски, ще ме оскърбиш. Наистина, аз имам — повтори Ростов.

— Не, казах ти.

И Денисов отиде до кревата, за да измъкне кесията изпод възглавницата.

— Де я сложи, Ростов?

— Под долната възглавница.

— Няма я.

Денисов хвърли на пода двете възглавници. Кесията я нямаше.

— Гледай ти чудо!

— Чакай, дали не си я изтървал? — рече Ростов, като дигна една след друга възглавниците и ги разтърси.

Той дръпна и изтърси завивката. Кесията я нямаше.

— Да не съм пък забравил? Не, аз дори си помислих, че ти я слагаш като съкровище под главата си — рече Ростов. — Тук турих кесията. Де е тя? — попита той Лаврушка.

— Аз не съм влизал. Дето сте я сложили, там трябва да бъде.

— Няма я.

— Вие все тъй правите, пъхнете нещо някъде и забравите. Я вижте в джобовете.

— Не, ако не бях помислил за съкровището — рече Ростов, — а пък аз помня, че я турих.

Лаврушка прерови цялото легло, надникна под него, под масата, прерови цялата стая и се спря сред стаята. Денисов следеше мълком движенията на Лаврушка и когато Лаврушка учудено разпери ръце и каза, че никъде я няма, той погледна към Ростов.

— Ростов, не се вдети…

Ростов усети върху си погледа на Денисов, дигна очи и в същия миг ги наведе. Всичката му кръв, спряна досега някъде по-долу от гърлото, нахлу в лицето и очите му. Той не можеше да си поеме дъх.

— И в стаята нямаше никого освен поручика и вас. Тук някъде ще е — рече Лаврушка.

— Ей ти, дяволско плашило, я се развъг’ти, тъг’си — викна изведнъж Денисов зачервен и се нахвърли към лакея със заплашителен жест. — Кесията или ще те пг’етг’епя. Всички ще пг’етг’епя!

Без да гледа Денисов, Ростов почна да закопчава куртката си, препаса сабята и наложи фуражката си.

— Казвам ти — кесията! — изкряска Денисов, раздруса за раменете вестовоя и почна да го блъска в стената.

— Остави го, Денисов, аз знам кой я е взел — рече Ростов, като отиде до вратата, без да дигне очи.

Денисов се спря, помисли малко, очевидно разбра за какво загатваше Ростов и улови ръката му.

— Глупости! — кресна той така, че жилите по шията и челото му се издуха като въжета. — Казвам ти, че си полудял, аз няма да позволя това. Кесията е тук; ще одег’а кожата на тоя мг’ъсник и кесията ще се намег’и.

— Аз знам кой я е взел — повтори Ростов с треперещ глас и тръгна към вратата.

— А пък аз ти казвам, да не си посмял да пг’авиш това! — извика Денисов и се втурна към юнкера, за да го спре.

Но Ростов изтръгна ръката си и с такава злоба, като че Денисов му бе най-върлият враг, впи направо и твърдо очи в него.

— Ти разбираш ли какво казваш? — рече той с треперещ глас. — Освен мене никой друг нямаше в стаята. Значи, ако не е така, тогава…

Той не можа да довърши и изхвръкна от стаята.

— Ах, дявол да те вземе — и тебе, и всички — бяха последните думи, които чу Ростов.

Ростов отиде в жилището на Телянин.

— Господаря го няма, замина за щаба — каза му вестовоят на Телянин. — Да не се е случило нещо? — прибави вестовоят, като видя разстроеното лице на юнкера.

— Не, нищо.

— Малко по-рано да беше, щяхте да го заварите — рече вестовоят.

Щабът беше на три версти от Залценек. Без да се отбива в къщи, Ростов взе коня си и отиде в щаба. В селото, заето от щаба, имаше странноприемница, която се посещаваше от офицерите. Ростов отиде в странноприемницата; при входа той видя коня на Телянин.

Във вътрешната стая на странноприемницата бе седнал поручикът с чиния кренвирши и бутилка вино.

— А, и вие ли се отбихте, момко — каза той усмихнат и с високо дигнати вежди.

— Да — отговори Ростов, но така, като че с голямо усилие можа да изрече тая дума, и седна на съседната маса.

И двамата мълчаха; в стаята имаше двама немци и един руски офицер. Всички мълчаха и се чуваше тракането на ножове по чиниите и мляскането на поручика. Когато Телянин свърши яденето, измъкна от джоба си една двойна кесия, отмахна с извити нагоре мънички бели пръсти халките, извади една жълтица, дигна вежди и даде парите на слугата.

— По-скоро, моля — каза той.

Жълтицата беше нова. Ростов стана и отиде при Телянин.

— Позволете ми да видя кесията ви — каза той с тих, едва чут глас.

Телянин подаде кесията; очите му мърдаха неспокойно, но веждите бяха все тъй дигнати.

— Да, хубава кесия… Да, да… — рече той и изведнъж пребледня. — Вижте я, момко — добави той.

Ростов взе кесията и погледна и нея, и парите в нея, и Телянин. Поручикът по навик се озърташе наоколо си й сякаш изведнъж много се развесели.

— Ако отидем във Виена, всичко ще оставя там, Но сега в тия нищожни градчета де да си дяваш парите — рече той. — Е, дайте, момко, отивам си.

Ростов мълчеше.

— Ами вие? И вие ли ще се храните? Добре готвят — продължи Телянин. — Дайте де.

Той протегна ръка и улови кесията. Ростов я пусна. Телянин взе кесията и почна да я пъха в джоба на панталона и веждите му се дигнаха небрежно, а устата се поотвори, сякаш думаше: „Да, да, слагам в джоба си моята кесия и това е много просто и никому не влиза в работа.“

— Е, какво, момко? — рече той, въздъхна и изпод дигнатите си вежди погледна Ростов в очите. Някаква светлина с бързина на електрическа искра пробягна от очите на Телянин в очите на Ростов и обратно, отново — от едните очи в другите, и отново — още веднъж, и всичко това само в един миг.

— Елате тук — промълви Ростов, като хвана Телянин за ръката. Той почти го замъкна до прозореца. — Тия пари са на Денисов, вие ги взехте… — прошепна той над ухото му.

— Какво?… Какво?… Как смеете? Какво?… — промълви Телянин.

Но тия думи прозвучаха като жаловен, отчаян вик и молба за прошка. И щом Ростов чу звука на тоя глас, от душата му падна огромният камък на съмнението. Той почувствува радост и в същото време му дожаля за нещастния, изправен пред него човек; но започнатата работа трябваше да се довърши.

— Бог знае какво могат да помислят хората тук — бърбореше Телянин, като грабна фуражката си и тръгна към една малка съседна празна стая. — Трябва да се обясним…

— Аз зная, че е така и ще докажа, че е така — рече Ростов.

— Аз…

Изплашеното бледо лице на Телянин почна да трепери с всичките си мускули; очите му все тъй шареха, но нейде долу, без да стигат до лицето на Ростов, чуха се и хълцания.

— Графе!… Не погубвайте… един млад човек… ето тия нещастни… пари, вземете ги… — Той ги хвърли на масата. — Аз имам стар баща, майка!

Избягвайки погледа на Телянин, Ростов взе парите и без да каже дума, тръгна да излезе от стаята. Но на вратата се спря и се върна.

— Боже мой — рече той със сълзи в очи, — как можахте да сторите това?

— Графе — каза Телянин, приближавайки се до юнкера.

— Не ме досягайте — рече Ростов, като се отдръпна. — Ако имате нужда, вземете тия пари. — Той му хвърли кесията и изтича от странноприемницата.