Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 82 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава XIV
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности, запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из-под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же это он делает со мной?…» — думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить ее и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке, и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш; то за помощью оглядывался на других играющих; то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, — говорил он сам себе, — что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, — говорил он сам себе. — Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого-нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно, когда я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой, я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я все так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось и что такое совершилось? Я здоров, силен и все тот же, и все на том же месте. Нет, это не может быть! Верно, все это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была идти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов стукнул колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
— Ужинать, ужинать пора! Вон и цыгане! — Действительно, с своим цыганским акцентом уже входили с холода и говорили что-то какие-то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что все было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
— Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. — Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Все кончено, я пропал! — думал он. — Теперь пуля в лоб — одно остается», — и вместе с тем он сказал весёлым голосом:
— Ну, еще одну карточку.
— Хорошо, — отвечал Долохов, окончив итог, — хорошо! двадцать один рубль идет, — сказал он, указывая на цифру двадцать один, рознившую ровный счет сорока трех тысяч, и, взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных шести тысяч старательно написал двадцать один.
— Это мне все равно, — сказал он, — мне только интересно знать, убьешь ты или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые, с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из-под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
— За вами сорок три тысячи, граф, — сказал Долохов и, потягиваясь, встал из-за стола. — А устаешь, однако, так долго сидеть, — сказал он.
— Да, и я тоже устал, — сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его:
— Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов, вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
— Я не могу вдруг заплатить все, ты возьмешь вексель, — сказал он.
— Послушай, Ростов, — сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, — ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», — думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
— Твоя кузина… — хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
— Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! — крикнул он с бешенством.
— Так когда получить? — спросил Долохов.
— Завтра, — сказал Ростов и вышел из комнаты.
XIV
След час и половина повечето от играчите гледаха собствената си игра, като че бе шега.
Цялата игра се бе съсредоточила само в Ростов. Вместо хиляда и шестстотин рубли дългът му бе записан в дълга колона цифри, която той смяташе до десетата хиляда, но която сега, както смътно предполагаше, се бе дигнала вече до петнадесет хиляди. Всъщност записани бяха над двадесет хиляди рубли. Долохов вече не слушаше и не разправяше истории; той следеше всяко движение на Ростовите ръце и от време на време бегло поглеждаше записвания негов дълг. Той бе решил да продължава играта, докато записваните цифри стигнат до четиридесет и три хиляди. Бе избрал тая цифра, защото тя беше сборът на неговите години и годините на Соня. Опрял глава на двете си ръце, Ростов седеше пред изписаната с цифри, залята с вино и отрупана с карти маса. Едно мъчително впечатление не го оставяше: тия кокалести, червеникави ръце с косми, които се подаваха изпод ризата, тия ръце, които той и обичаше, и мразеше, те го държаха във властта си.
„Шестстотин рубли, ас, дубъл, деветка… невъзможно е да наваксам загубеното!… А колко весело щеше да е у дома… Момче, но не… не може да бъде!… Защо върши той това с мене?…“ — мислеше и си припомняше Ростов. От време на време той слагаше голям залог; но Долохов се отказваше да се състезава и сам определяше залога. Николай му се подчиняваше и ту се молеше Богу, както се молеше на полесражението при Амщетенския мост; ту си наричаше, че първата попаднала в ръката му карта от купчината прегънати карти под масата ще го спаси; ту броеше колко шнура има по куртката му и се опитваше да сложи срещу цялата загуба карти със същата цифра; ту поглеждаше за помощ към другите играчи; ту се взираше в студеното сега лице на Долохов и се мъчеше да разбере какво става вътре в него.
„Та той знае — казваше си той — какво значи за мене тая загуба. Нали не може да желае гибелта ми? Нали ми беше приятел. Нали го обичах… Но и той не е виновен; какво да прави, когато му върви? И аз не съм виновен — казваше си той. — Аз не съм сторил нищо лошо. Нима съм убил някого или оскърбил, или съм пожелал зло? Но заради какво е такова ужасно нещастие? И кога почна то? Дори преди малко, когато се приближавах до тая маса с мисълта да спечеля сто рубли, да купя за именния ден на мама оная кутийка и да си отида в къщи, бях толкова щастлив, тъй свободен и весел! И не разбирах тогава колко бях щастлив! Но кога се свърши то и кога почна това ново, ужасно състояние? С какво бе отбелязана тая промяна? Аз все тъй седях на това място, до тая маса, и също тъй избирах и слагах карти и гледах тия широки, кокалести, пъргави ръце. Но кога стана това и какво стана? Аз съм здрав, силен и съм все същият, и все на същото място. Не, това не може да бъде! Навярно всичко туй ще свърши с нищо.“
Той беше червен, потънал в пот, макар в стаята да не бе горещо. И лицето му беше страшно и жалко, особено от безсилното му желание да изглежда спокоен.
Сметката стигна съдбоносната цифра четиридесет и три хиляди. Ростов си приготви картата, с която трябваше да играе дубъл на току-що поставения залог три хиляди рубли, но в това време Долохов тропна с колодата, сложи я настрана и като взе тебешира, почна бързо да приключва сметката на Ростов със своя ясен, твърд почерк, чупейки тебешира.
— Да вечеряме, време е да вечеряме! Ето ги и циганите! — Наистина някакви черни мъже и жени влизаха измръзнали и приказваха със своя цигански изговор. Николай разбра, че всичко бе свършено; но каза с равнодушен глас:
— Какво, няма ли да играеш още? Тъкмо си бях приготвил хубава картичка. — Сякаш повече от всичко се интересуваше от забавността на играта.
„Всичко е свършено, загубен съм! — помисли той. — Сега — куршум в челото, само това ми остава“ — и в същото време каза с весел глас:
— Хайде, още една картичка.
— Добре — отговори Долохов, приключвайки сметката, — добре! Залог двадесет и една рубли — каза той, като посочи цифрата двадесет и едно, която не достигаше, за да стане сметката точно четиридесет и три хиляди, и като взе колодата, приготви се да дава карти. Ростов покорно се отказа от дубъла и вместо приготвените шест хиляди написа грижливо двадесет и едно.
— Все едно ми е — рече той, — интересува ме само да видя ще ме биеш ли, или ще ми дадеш десетка.
Долохов почна да играе сериозно. О, в тоя миг как мразеше Ростов тия ръце — червеникави, късопръсти и с косми, които се подаваха от ризата и които го държаха във властта си… Десетката излезе.
— Дължите четиридесет и три хиляди, графе — рече Долохов и стана от масата, като се протягаше. — Уморява се човек, като седи толкова дълго.
— Да, и аз също се уморих — каза Ростов.
Долохов, който сякаш искаше да напомни на Ростов, че не му прилича да се шегува, го прекъсна:
— Кога ще мога да получа парите, графе?
Ростов цял се изчерви и повика Долохов в другата стая.
— Не мога да ти платя всичко наведнъж, ще ти дам полица — каза той.
— Слушай, Ростов — рече Долохов, като се усмихна открито и погледна Ростов в очите, — нали знаеш поговорката: „Щастлив в любовта, нещастен в играта“. Братовчедката ти е влюбена в тебе. Зная.
„О! Ужасно е да се усещаш до такава степен във властта на тоя човек“ — помисли Ростов. Ростов разбираше какъв удар ще нанесе на баща си и на майка си, като им съобщи за тая загуба; той разбираше какво щастие би било да можеше да се избави от всичко това и разбираше, че Долохов знае, че може да го избави от тоя срам и мъка, но сега иска още да си играе с него като котка с мишка.
— Твоята братовчедка… — понечи да каже Долохов, но Николай го прекъсна.
— Моята братовчедка няма нищо общо с това и няма защо да се приказва за нея! — извика яростно той.
— Значи, кога ще ги получа? — попита Долохов.
— Утре — каза Ростов и излезе от стаята.