Лев Толстой
Война и мир (5)

Лев Толстой
Война и мир (5)

Глава V

Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soirée^[1], гости стали расходиться.

Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что-нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил треугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:

— Надеюсь увидеть вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, — сказала она.

Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все и Анна Павловна невольно почувствовали это.

Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.

— Идите, Annette, вы простудитесь, — говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. — C’est arrêté^[2], — прибавила она тихо.

Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.

— Я надеюсь на вас, милый друг, — сказала Анна Павловна тоже тихо, — вы напишете к ней и скажете мне, comment le père envisagera la chose. Au revoir^[3], — и она ушла из передней.

Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушепотом что-то говорить ей.

Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.

— Я очень рад, что не поехал к посланнику, — говорил князь Ипполит, — скука… Прекрасный вечер. Не правда ли, прекрасный?

— Говорят, что бал будет очень хорош, — отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. — Все красивые женщины общества будут там.

— Не все, потому что вас там не будет; не все, — сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню. От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не отпускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.

Она грациозно, но все улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.

— Вы готовы? — спросил он жену, обходя ее взглядом.

Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по-новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.

— Princesse, au revoir^[4], — кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.

Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.

— Па-звольте, сударь, — сухо-неприятно обратился князь Андрей по-русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.

— Я тебя жду, Пьер, — ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.

Форейтор тронул, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

— Eh bien, mon cher, votre petite princesse est très bien, très bien, — сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. — Mais très bien. — Он поцеловал кончики своих пальцев. — Et tout-à-fait française^[5].

Ипполит, фыркнув, засмеялся.

— Et savez-vous que vous êtes terrible avec votre petit air innocent, — продолжал виконт. — Je plains le pauvre mari, ce petit officier qui se donne des airs de prince régnant^[6].

Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:

— Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames françaises. Il faut savoir s’y prendre^[7].

Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.

— Что ты сделал с mademoiselle Шерер? Она теперь совсем заболеет, — сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие белые ручки.

Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.

— Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По-моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием.

Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.

— Нельзя, mon cher^[8], везде все говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что-нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? — спросил князь Андрей после минутного молчания.

Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.

— Можете себе представить, я все еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.

— Но ведь надо на что-нибудь решиться? Отец твой ждет.

Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на все согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе по всем помо́га». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.

— Но он масон должен быть, — сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.

— Все это бредни, — остановил его опять князь Андрей, — поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…

— Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо.

Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что-нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.

— Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, — сказал он.

— Это-то и было бы прекрасно, — сказал Пьер. Князь Андрей усмехнулся.

— Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…

— Ну, для чего вы идете на войну? — спросил Пьер.

— Для чего? Я не знаю. Так надо. Кроме того, я иду… — Он остановился. — Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь — не по мне!

V

След като благодариха на Ана Павловна за нейната charmante soirée^[1], гостите почнаха да се разотиват.

Пиер беше тромав. Дебел, по-висок от обикновен ръст, широк, с грамадни червени ръце, той, както се казва, не знаеше как да влезе в салон, а още по-малко — как да излезе, с други думи, да каже преди излизането си нещо особено приятно. Освен това беше разсеян. Когато стана, вместо своята шапка беше взел една триъгълна шапка с генералска украса от пера и я държеше, като дърпаше перата, докато генералът го помоли да му я даде. Но всичката му разсеяност и неумението му да влезе в салона и да говори в него се изкупваха от израза на добродушие, простота и скромност. Ана Павловна се обърна към него и показвайки с християнска кротост, че прощава постъпката му, кимна и каза:

— Надявам се, че пак ще ви видя, но надявам се също така, че ще промените възгледите си, мили мосьо Пиер!

Когато тя му каза това, той не отговори нищо, само се понаведе и още веднъж показа на всички усмивката си, която не изразяваше нищо друго освен: „Възгледите са си възгледи, но нали виждате колко добро и чудесно момче съм аз.“ И всички, включително и Ана Павловна, без да щат, почувствуваха това.

Княз Андрей излезе във вестибюла и като обърна рамене към лакея, за да му сложи наметката, вслуша се равнодушно в бъбрежа на жена си с княз Иполит, който също бе отишъл там. Изправен до хубавичката бременна княгиня, княз Иполит настойчиво я гледаше през лорнета си право в лицето.

— Приберете се, Anette, ще настинете — рече малката княгиня, сбогувайки се с Ана Павловна. — C’est arreté^[2] — прибави тихо тя.

Ана Павловна бе успяла вече да приказва с Лиза за сватосването, което кроеше между Анатол и зълвата на малката княгиня.

— Надявам се на вас, мила моя — каза Ана Павловна също така тихо, — вие й пишете и ми кажете comment le père envisagera la chose. Au revoir^[3] — и тя се прибра от вестибюла.

Княз Иполит се приближи до малката княгиня, наведе лице близо към нея и почна да й приказва нещо полушепнешком.

Двама лакеи, единият на княгинята и другият негов, изчаквайки, когато свършат да приказват, бяха застанали с шал и редингот и слушаха неразбираемия за тях френски говор с такъв израз на лицата, сякаш разбираха какво се говори, но не искаха да покажат това. Както винаги княгинята говореше усмихната и слушаше със смях.

— Много съм доволен, че не отидох у посланика — каза княз Иполит, — отегчително е… Прекрасна вечер, нали, прекрасна?

— Казват, че балът ще бъде много хубав — отговори княгинята, като помръдна устната си с мустачките. — Всички хубави жени от обществото щели да бъдат там.

— Не всички, защото вие няма да бъдете; не всички — рече княз Иполит, смеейки се радостно, грабна шала от лакея, дори го блъсна и почна да намята княгинята. От несръчност или нарочно (никой не би могъл да разбере това) той дълго не сваляше ръце, макар шалът да бе вече наметнат, и като че прегръщаше младата жена.

Грациозно и все тъй усмихната, тя се отстрани от него, обърна се и погледна мъжа си. Очите на княз Андрей бяха затворени: толкова уморен и сънлив изглеждаше той.

— Готова ли сте? — попита той жена си, като отбягваше да я погледне.

Княз Иполит облече бързо редингота си, който по новата мода стигаше до петите му, и като се заплиташе в него, отърча на входната площадка след княгинята, на която лакеят помагаше вече да се качи в каретата.

— Princesse, au revoir^[4] — извика той и езикът му се заплиташе както нозете.

Княгинята прибра роклята си и седна в тъмната карета; мъжът й оправяше сабята си; под предлог, че услужва, княз Иполит пречеше на всички.

— Мо-оля, господине — обърна се сухо-неприятно на руски княз Андрей към княз Иполит, който му пречеше да мине.

И същият глас на княз Андрей добави ласкаво и нежно:

— Чакам те, Пиер.

Форейторът^[5] подкара и колелата на каретата затрополяха. Застанал на входната площадка, княз Иполит се смееше отривисто, като чакаше виконта, комуто бе обещал да го закара с колата си до дома му.

— Eh bien, mon cher, votre petite princesse est très bien, très bien — каза виконтът, като се настани с Иполит в каретата. — Mais très bien. — Той целуна крайчетата на пръстите си. — Et tout-à-fait française.^[6]

Иполит прихна и се разсмя.

— Et savez-vous que vous êtes terrible avec votre petit air innocent — продължи виконтът. — Je plains le pauvre mari, ce petit officier qui se donne des airs de prince régnant.^[7]

Иполит прихна пак и рече със смях:

— Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames française. Il faut savoir s’y prendre.^[8]

Пиер, който бе дошъл по-рано, отиде като близък човек в кабинета на княз Андрей и веднага по навик легна на дивана, взе от лавицата първата книга, която му попадна (бяха „Записки на Цезар“), облакъти се и зачете, като почна от средата.

— Какво направи ти с mademoiselle Шерер? Тя сега съвсем ще се разболее — каза княз Андрей, като влезе в кабинета, потривайки малките си бели ръчички.

Пиер се извърна с цялото си тяло, тъй че диванът заскърца, обърна оживено лице към княз Андрей, усмихна се и махна с ръка.

— Не, тоя абат е много интересен, само че погрешно разбира тая работа… Според мене вечният мир е възможен, но, как да кажа, аз не умея… Само не с политическото равновесие…

Княз Андрей очевидно не се интересуваше от тия отвлечени разговори.

— Не бива, mon cher^[9], навсякъде да разправяш всичко, каквото мислиш. Е, какво, реши ли най-сетне нещо? Кавалергард ли ще станеш или дипломат? — попита княз Андрей след кратко мълчание.

Пиер седна на дивана, като подви нозе.

— Представете си, още не зная. И едното, и другото не ми харесва.

— Но нали трябва да решиш нещо? Баща ти чака.

От десетгодишна възраст Пиер бе изпратен с гуверньор-абат в чужбина, дето прекара до двадесетгодишната си възраст. Когато се върна в Москва, баща му освободи абата и каза на младия човек: „Сега замини за Петербург, поогледай там и избери. Аз съм съгласен на всичко. На ти писмо до княз Василий, на ти и пари. Пиши ми за всичко, аз във всичко ще ти помагам.“ Три месеца вече Пиер избираше кариера и не вършеше нищо. За тоя избор му казваше сега княз Андрей. Пиер потърка чело.

— Но той трябва да е масон — рече той, като мислеше за абата, когото бе видял на приема.

— Всичко това са фантазии — прекъсна го отново княз Андрей. — Я по-добре да поприказваме за твоята работа. Ходи ли в конната гвардия?

— Не, не ходих, но ето какво ми хрумна и исках да ви го кажа. Сега водим война срещу Наполеон. Ако това бе война за свобода, бих я разбрал и пръв бих постъпил на военна служба; но да помагам на Англия и Австрия срещу най-великия човек в света… това не е хубаво…

Княз Андрей само сви рамене при тия детски приказки на Пиер. Той искаше да каже, че на такива глупости не се отговаря; и наистина мъчно можеше да се отговори на тоя наивен въпрос по друг начин, освен както отговори княз Андрей.

— Ако всички воюваха само по собствено убеждение, не би имало война — каза той.

— И би било прекрасно — рече Пиер.

Княз Андрей се усмихна.

— Твърде възможно да е прекрасно, но това никога няма да стане…

— А вие за какво отивате на война? — попита Пиер.

— За какво ли? Не знам. Трябва. Освен това отивам… — Той се спря. — Отивам, защото животът, който водя тук, тоя живот не ми е по сърце!