Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава V
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
— Какую же?
— Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот — кораллы, белизна… — он глядел на плечи, — стан — Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
— А! Никита Иваныч, — сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
— Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, — сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. — Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
— О да, ma tante. Кто же это?
— Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?…
— Мало ли я их там спасал! — сказал Николай.
— Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?…
— И не думал, полноте, ma tante.
— Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
— Очень рада, мой милый, — сказала она, протянув ему руку. — Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
— Знаешь, mon cher, — сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, — вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
— Кого, ma tante? — спросил Николай.
— Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по-моему, нет, — княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
— Совсем нет, — как бы обидевшись, сказал Николай. — Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, — сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
— Так помни же: это не шутка.
— Какая шутка!
— Да, да, — как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. — А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous êtes trop assidu auprès de l’autre, la blonde.[1] Муж уж жалок, право…
— Ах нет, мы с ним друзья, — в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого-нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! — вдруг за ужином вспомнилось Николаю. — Она точно сватать начнет, а Соня?…» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», — он отвел ее в сторону:
— Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
— Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
— Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из-за денег.
— О да, понимаю, — сказала губернаторша.
— Но княжна Болконская, это другое дело; во-первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как-то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
— Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, — нескладно и краснея говорил Николай.
— Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего пап_а_ очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
— Все-таки, ma tante, этого не может быть, — со вздохом сказал он, помолчав немного. — Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
— Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a manière et manière,[2] — сказала губернаторша.
— Какая вы сваха, ma tante… — сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
V
С усмивка, която не изчезваше от лицето му, Николай седеше малко извит в креслото и като се привеждаше към блондинката, казваше й митологически комплименти.
Като сменяше живо положението на краката си в опънати рейтузи, лъхаше на парфюм и се любуваше и на себе си, и на дамата си, и на хубавите форми на нозете си в опънатите чикчири, Николай каза на блондинката, че тук, във Воронеж, иска да открадне една дама.
— Но коя?
— Прелестна, божествена. Очите й (Николай погледна събеседницата си) са сини, устата — корал, белотата… — той погледна раменете й — снагата — на Диана…
Мъжът дойде при тях и попита мрачно жена си какво говори.
— А! Никита Иванич — рече Николай, като стана учтиво. И сякаш желаейки Никита Иванич да вземе участие в неговите шеги, откри и нему намерението си да открадне една блондинка.
Съпругът се усмихваше мрачно, съпругата — весело. Добрата губернаторша се приближи до тях с неодобрително изражение.
— Ана Игнатиевна иска да те види, Nikolas — рече тя, като произнесе с такъв глас думите Ана Игнатиевна, че Ростов веднага разбра: Ана Игнатиевна е много важна дама. — Да отидем, Nicolas. Нали ми позволи да те наричам така?
— О, да, ma tante.[1] Но коя е тя?
— Ана Игнатиевна Малвинцева. Тя слушала за тебе от племенницата си как си я спасил… Сещаш ли се?
— Малко ли съм ги спасявал! — каза Николай.
— Племенницата й, княжна Болконска. Тя е тук, във Воронеж, с леля си. Охо, как се изчерви! Какво, да не би?…
— Не съм и помислял да се изчервявам, стига, ma tante.
— Е, добре, добре. О, какъв си!
Губернаторшата го заведе при една висока и много дебела баба със синя шапчица, току-що свършила играта си на карти с най-важните лица на града. Тя беше Малвинцева, леля на княжна Маря по майка, богата бездетна вдовица, която живееше постоянно във Воронеж. Когато Ростов се приближи до нея, тя се бе изправила, за да се разплати от играта. Тя строго и важно присви очи, погледна го и продължи да хока генерала, който бе спечелил от нея.
— Много ми е драго, мили — рече тя, като му подаде ръка. — Моля ви да заповядате у мене.
Като поговориха за княжна Маря, за покойния й баща, когото Малвинцева очевидно не обичаше, и като го разпита какво знае за княз Андрей, който също, това се виждаше, не се ползуваше от симпатиите й, важната баба се сбогува с него, повтаряйки поканата си да й отиде на гости.
Николай обеща и когато се сбогуваше с Малвинцева, пак се изчерви. При споменаване на княжна Маря той изпитваше непроумявано за самия него чувство на стеснителност и дори страх.
След като се отдели от Малвинцева, Ростов поиска да се върне да танцува, но малката губернаторша сложи пълничката си ръка върху ръкава на Николай, каза му, че трябва да поприказва с него, заведе го в диванната, отдето хората, които бяха там, веднага излязоха, за да не пречат на губернаторшата.
— Знаеш ли, mon cher — каза губернаторшата със сериозно изражение на дребничкото си добро лице, — ето ти партия тъкмо за тебе; искаш ли да те сватосам?
— За коя, ma tante? — попита Николай.
— Ще те сватосам за княжната. Катерина Петровна казва за Лили, но според мен — не, а за княжната. Искаш ли? Уверена съм, че твоята maman ще ми благодари. Наистина, какво момиче, прелест! И съвсем не е толкова грозна.
— Съвсем не — като че обиден рече Николай. — Аз, ma tante, както прилича на войника, никъде не се натрапвам и от нищо не се отказвам — рече Ростов, преди да помисли какво казва.
— Тогава помни: това не е шега.
— Каква ти шега!
— Да, да — говорейки сякаш на себе си, каза губернаторшата. — А, ето какво още, mon cher, entre autre. Vous etes trop assidu aupres de l’autre, la blonde.[2] Мъжът е жалък, наистина…
— Ах, не, ние сме приятели с него — каза простосърдечно Николай. Нему и през ум не му минаваше, че веселото за него прекарване на времето можеше да не бъде весело за някого.
„Ама каква глупост казах на губернаторшата! — неочаквано си спомни на вечерята Николай. — Тя наистина ще почне да сватосва. Ами Соня?…“ И когато се сбогуваше с губернаторшата и тя, усмихната, още веднъж му каза: „Та, да помниш“, той я дръпна встрани:
— Но вижте какво, право да ви кажа, ma tante…
— Какво, какво, драги; ела да седнем тук.
Николай изведнъж почувствува и желание, и необходимост да изкаже всичките си съкровени мисли (ония, които не би казал нито на майка си, нито на сестра си, нито на приятел) на тая почти чужда жена. По-късно, когато си спомняше за тая необяснима откровеност, непредизвикана с нищо, но която имаше много важни последици за него, на Николай му се струваше (както винаги се струва на хората), че нещо го бе прихванало; а всъщност тоя порив на откровеност, заедно с другите дребни събития, имаше за него и за цялото му семейство грамадни последици.
— Ето какво, ma tante. Maman отдавна иска да ме жени за богата мома; но на мене само мисълта да се оженя за пари ми е противна.
— О, да, разбирам — каза губернаторшата.
— Но княжна Болконска е друго нещо; първо, ще ви каже право, че тя много ми харесва, тя ми допада, и сетне, след като я срещнах в такова положение странно е наистина, но често ми минава през ума: това е съдба. Особено, помислете: maman отдавна мислеше за това, но по-рано не ми се бе случвало да я срещна, все тъй ставаше, че не се срещахме. И по онова време, когато сестра ми Наташа беше годеница на брат й, не можех и да мисля да се женя за нея. Трябвало е да я срещна, когато Наташината сватба се бе развалила, и после всичко… Та, ето на. Никому не съм разправял и няма да разправя. Само на вас.
Губернаторшата благодарно стисна лакътя му.
— Вие знаете, Софи, братовчедка ми, нали? Аз я обичам, обещах й да се оженя за нея и ще се оженя… Затуй, нали виждате, че не може и дума да става за това — несвързано каза Николай, като се червеше.
— Mon cher, mon cher, как разсъждаваш? Ами че Софи няма нищо, а ти сам казваше, че работите на татко ти са много зле. А твоята maman? Първо, това ще я убие. После, ако Софи е момиче със сърце, какъв живот ще бъде то за нея? Майката в отчаяние, състояние то ви лошо… Не, mon cher, ти и Софи трябва да разберете това.
Николай мълчеше. Приятно му беше да слуша тия заключения.
— Все пак, ma tante, това не може да стане — рече с въздишка той след кратко мълчание. — А пък и би ли се омъжила за мене княжната? И после, тя сега е в траур. Нима може да се мисли за това?
— Та нима мислиш, че аз веднага ще те оженя? Il y a maniere et maniere[3] — каза губернаторшата.
— Цяла сватовница сте вие, ma tante — рече Nicolas, като целуна пълната й ръчичка.