Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава XXII
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем-то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно-строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой-нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что-то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
— Ну что?
— Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, — сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за-границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
— Но такого, такого… со мной никогда не бывало! — говорила она. — Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
— Нет, душа моя, мне самой страшно, — отвечала мать. — Иди.
— Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! — говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. — И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что-то особенное».
— Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи-то эти? Прочти… — задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
— Мама, это не стыдно, что он вдовец?
— Полно, Наташа. Молись Богу. Les mariages se font dans les cieux.[1]
— Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! — крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо-взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно-рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12-м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто-то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
— А, это вы, — сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. — А я вот работаю, — сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
— Ну, душа моя, — сказал он, — я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
— В Наташу Ростову, да? — сказал он.
— Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
— Я? Я? Что я говорил вам, — вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. — Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
— Но она!
— Она любит вас.
— Не говори вздору… — сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
— Любит, я знаю, — сердито закричал Пьер.
— Нет, слушай, — сказал князь Андрей, останавливая его за руку. — Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому-нибудь.
— Ну, ну, говорите, я очень рад, — говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что-то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
— Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, — говорил князь Андрей. — Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна — она и там всё счастье надежды, свет; другая половина — всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
— Темнота и мрак, — повторил Пьер, — да, да, я понимаю это.
— Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
— Да, да, — подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
XXII
На другия ден княз Андрей отиде на обяд у Ростови, тъй като граф Иля Андреич го беше поканил, и прекара у тях целия ден.
Всички в къщи усещаха за кого идва княз Андрей и той, без да го скрива, гледаше да бъде целия ден с Наташа. Не само в душата на Наташа, уплашена, ала щастлива и възторжена, но в цялата къща се усещаше страх пред нещо важно, което щеше да стане. Графинята гледаше с тъжни и сериозно-строги очи княз Андрей, когато той говореше с Наташа, и щом той се извърнеше към нея — почваше плахо и престорено някакъв незначителен разговор. Соня се страхуваше да остави Наташа, но се страхуваше и да не пречи, когато биваше с тях. Наташа побледняваше от страха на очакването, когато за миг оставаше насаме с него. Княз Андрей я смайваше със своята боязливост. Тя чувствуваше, че му е необходимо да й каже нещо, но че не можеше да се реши.
Вечерта, след като княз Андрей си отиде, графинята се приближи до Наташа и каза шепнешком:
— Е, какво?
— Мамо, за Бога, сега не ме питайте нищо. То не може да се приказва — рече Наташа.
Ала въпреки това тая вечер Наташа ту развълнувана, ту изплашена, с очи, загледани в една точка, дълго лежа в кревата при майка си. Тя й разправяше ту как той я хвалил, ту как й казвал, че ще замине за чужбина, ту — че я питал де ще живеят това лято, ту — че я питал за Борис.
— Но такова нещо, такова нещо… никога не е бивало с мене! — каза тя. — Само че мене ме е страх, когато съм с него, винаги ме е страх, когато съм с него. Какво значи това? Значи, че това е истинско, така ли? Мамо, спите ли?
— Не, душице, и мене ме е страх — отговори майката. — Иди си.
— И без това няма да спя. Каква глупост е да спиш! Мамо, мамо, такова нещо, не е бивало никога с мене! — каза тя с учудване и уплаха пред чувството, което усещаше в себе си. — Можехме ли да помислим такова нещо!…
На Наташа й се струваше, че се е влюбила в княз Андрей още когато за пръв път го бе видяла в Отрадное. Тя сякаш се плашеше от това странно, неочаквано щастие — че оня, когото още тогава бе избрала (тя беше твърдо уверена в това), че същия този човек сега тя отново бе срещнала и че, както й се струваше, той не бе равнодушен към нея. „И ето на — тъкмо когато ние сме в Петербург, трябваше и той да пристигне тук. И трябваше да се срещнем на тоя бал. Всичко това е съдба. Ясно е, че е съдба, че всичко водеше към това. Още тогава, щом го видях, аз почувствувах нещо особено.“
— Какво друго ти каза? Какви са тия стихове? Прочети ги… — рече замислено майката, питайки за стиховете, които княз Андрей бе написал в албума на Наташа.
— Мамо, не е ли срамота за мене, че е вдовец?
— Стига, Наташа. Моли се на Бога. Les mariages se font dans les deux.[1]
— Мамо, миличка, колко ви обичам, колко ми е хубаво! — извика Наташа, плачейки със сълзи на щастие и вълнение, като прегръщаше майка си.
Точно в същото време княз Андрей беше отишъл при Пиер и му говореше за любовта си към Наташа и за твърдото си намерение да се ожени за нея.
През тоя ден у графиня Елена Василевна имаше раут[2], беше френският посланик, беше принцът, който от скоро бе станал чест посетител в къщата на графинята, и много блестящи дами и мъже. Пиер беше долу, мина през залите и порази всички гости със съсредоточено-разсеяния си и мрачен вид.
От бала насам Пиер усещаше в себе си, че пристъпите на хипохондрия приближават и с отчаяно усилие се опитваше да се бори с тях. Откак принцът се бе сближил с жена му, Пиер неочаквано бе удостоен със звание камерхер и от това време, когато се намираше в голямо общество, почна да усеща тежест и срам и по-често почнаха да го спохождат, предишните мрачни мисли за безполезността на всичко човешко. А в същото време чувството, което бе забелязал между покровителствуваната от него Наташа и княз Андрей, с противоположността си между неговото положение и положението на приятеля му, усили още повече това мрачно настроение. Той се опитваше еднакво да не мисли както за жена си, така и за Наташа и за княз Андрей. Отново всичко му се струваше нищожно в сравнение с вечността, отново изпъкваше въпросът: „За какво?“ И той се принуждаваше да работи дни и нощи по масонските въпроси, като се надяваше, че ще попречи на злия дух да се приближи до него. След единадесет часа, излязъл от покоите на графинята, Пиер седеше горе пред една маса, в задимената си от тютюн ниска стая, облечен в замърсен халат, и преписваше оригинални шотландски документи, когато някой влезе в стаята при него. Беше княз Андрей.
— А, вие ли сте — рече Пиер с разсеяно и недоволно изражение. — А пък аз на, работя — каза той, посочвайки тетрадката с оня вид на спасение от неприятностите на живота, с който нещастните хора гледат на своята работа.
Княз Андрей със светнало, възторжено и обновено за живота лице се спря пред Пиер, без да забелязва неговото тъжно лице, и му се усмихна с егоизма на щастливите.
— Е, душо моя — рече той, — аз вчера исках да ти кажа и днес за това съм дошъл при тебе. Никога не съм изпитвал нещо подобно. Влюбен съм, приятелю.
Пиер изведнъж тежко въздъхна и се стовари с тежкото си тяло на дивана до княз Андрей.
— В Наташа Ростова, нали? — каза той.
— Да, да, че в коя друга? Никога не бих повярвал, но това чувство е по-силно от мене. Вчера, се измъчвах, страдах, но и това мъчение няма да го дам за нищо в света. По-рано не съм живял. Едва сега живея, но не мога да живея без нея. Но може ли тя да ме обича?… Аз съм стар за нея… Защо не приказваш?
— Аз? Аз? Какво ви казвах аз — каза изведнъж Пиер, като стана и започна да се разхожда из стаята. — Винаги съм мислил това… Тая девойка е такова съкровище, такова… Тя е рядка девойка… Мили приятелю, моля ви, недейте умува, не се съмнявайте, оженете се, оженете се и оженете се… И уверен съм, че няма да има по-щастлив човек от вас.
— Ами тя?
— Тя ви обича.
— Не приказвай глупости… — рече княз Андрей, като се усмихваше и гледаше Пиер в очите.
— Обича ви, аз зная — викна ядосано Пиер.
— Не, слушай — рече княз Андрей, като го хвана за ръката, за да го спре. — Знаеш ли в какво положение съм аз? Необходимо ми е да кажа някому всичко.
— Хайде, хайде, говорете, мене ми е много драго — рече Пиер и наистина лицето му се промени, бръчката изчезна и той радостно слушаше княз Андрей. Княз Андрей изглеждаше и беше съвсем друг, нов човек. Де беше мъката му, презрението му към живота, неговата разочарованост? Пиер беше единственият човек, пред когото той се решаваше да се изкаже; и затуй му изказа всичко, което бе в душата му. Ту лесно и смело правеше планове за продължително бъдеще, казваше, че не може да пожертвува своето щастие за каприза на баща си, че ще накара баща си да се съгласи на тоя брак и да я обикне или ще мине и без неговото съгласие, ту се учудваше като на нещо странно, чуждо, независещо от него, на чувството, което го бе овладяло.
— Ако някой ми кажеше, че мога така да обичам, не бих му повярвал — каза княз Андрей. — Това съвсем не е същото чувство, което имах по-рано. За мене целият свят е разделен на две половини: едната — тя, и там е цялото щастие надеждата и светлината; другата половина — всичко, дето нея я няма, там всичко е безнадеждност и тъмнота…
— Тъмнота и мрак — повтори Пиер, — да, да, разбирам това.
— Аз не мога да не обичам светлината, не съм виновен за това. И съм много щастлив. Разбираш ли ме? Аз знам, че на тебе ти е драго за мене.
— Да, да — потвърди Пиер, гледайки с разнежени и тъжни очи приятеля си. Колкото по-светла виждаше съдбата на княз Андрей, толкова по-мрачна му се виждаше неговата собствена.