Метаданни
Данни
- Година
- 1865–1869 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 6 (× 2 гласа)
- Вашата оценка:
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгите:
-
Война и мир
Първи и втори том
Война и мир
Трети и четвърти том - Оригинално заглавие
- Война и мир, 1865–1869 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Константин Константинов, 1957 (Пълни авторски права)
- Форма
- Роман
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,8 (× 81 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
- Сканиране
- Диан Жон (2011)
- Разпознаване и корекция
- NomaD (2011-2012)
- Корекция
- sir_Ivanhoe (2012)
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Първи и втори том
Пето издание
Народна култура, София, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Издательство „Художественная литература“
Москва, 1968
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лиляна Малякова, Евгения Кръстанова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51¾
Издателски коли 39,33. Формат 84×108/32
Издат. №41 (2616)
Поръчка на печатницата №1265
ЛГ IV
Цена 3,40 лв.
ДПК Димитър Благоев — София
Народна култура — София
Издание:
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Трети и четвърти том
Пето издание
Народна култура, 1970
Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Тома третий и четвертый
Издателство „Художественная литература“
Москва, 1969
Тираж 300 000
Превел от руски: Константин Константинов
Редактори: Милка Минева и Зорка Иванова
Редактор на френските текстове: Георги Куфов
Художник: Иван Кьосев
Худ. редактор: Васил Йончев
Техн. редактор: Радка Пеловска
Коректори: Лидия Стоянова, Христина Киркова
Дадена за печат на 10.III.1970 г. Печатни коли 51
Издателски коли 38,76. Формат 84X108/3.2
Издат. №42 (2617)
Поръчка на печатницата №1268
ЛГ IV
Цена 3,38 лв.
ДПК Димитър Благоев — София, ул. Ракитин 2
Народна култура — София, ул. Гр. Игнатиев 2-а
История
- — Добавяне
Глава III
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, — красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем — Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно, считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрдотель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно-утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
— Ah! voyons. Contez-nous cela, vicomte, — сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем-то à la Louis XV отзывалась эта фраза, — contez-nous cela, vicomte[1].
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
— Le vicomte a été personnellement connu de monseigneur[2], — шепнула Анна Павловна одному. — Le vicomte est un parfait conteur[3], — проговорила она другому. — Comme on voit l’homme de la bonne compagnie[4], — сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
— Переходите сюда, chère Hélène[5], — сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с той же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющом и мохом, и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты.
— Quelle belle personne![6] — говорил каждый, кто ее видел. Как будто пораженный чем-то необычайным, виконт пожал плечами и опустил глаза в то время, как она усаживалась пред ним и освещала и его все тою же неизменною улыбкой.
— Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire[7], — сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что-либо сказать. Она, улыбаясь, ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, легко лежавшую на столе, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла бриллиантовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
— Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, — проговорила она. — Voyons, à quoi pensez-vous? — обратилась она к князю Ипполиту. — Apportez-moi mon ridicule[8].
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
— Теперь мне хорошо, — приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte[9] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою-красавицею и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостной, самодовольной, молодой, неизменной улыбкой и необычайной, античной красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот — все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
— Ce n’est pas une histoire de revenants?[10] — сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
— Mais non, mon cher[11], — пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
— C’est que je déteste les histoires de revenants[12], — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темно-зеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayée[13], как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m-lle George[14], и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которою герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это-то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
— Charmant[15], — сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
— Charmant, — прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что-то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это-то не понравилось Анне Павловне.
— Средство — европейское равновесие и droit des gens[16], — говорил аббат. — Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, — и оно спасет мир!
— Как же вы найдете такое равновесие? — начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно-сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
— Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, — сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.
В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них, и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел все общество.
— Vous vous enrôlez pour la guerre, mon prince?[17] — сказала Анна Павловна.
— Le général Koutouzoff, — сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff, как француз, — a bien voulu de moi pour aide-de-camp…[18]
— Et Lise, votre femme?[19]
— Она поедет в деревню.
— Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
— André, — сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась и к посторонним, — какую историю нам рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, сморщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброй и приятной улыбкой.
— Вот как!… И ты в большом свете! — сказал он Пьеру.
— Я знал, что вы будете, — отвечал Пьер. — Я приеду к вам ужинать, — прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. — Можно?
— Нет, нельзя, — сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать. Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать им дорогу.
— Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтобы он не вставал. — Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, — сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо его.
— Очень хороша, — сказал князь Андрей.
— Очень, — сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
— Образуйте мне этого медведя, — сказал он. — Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
III
Приемът на Ана Павловна тръгна с пълна пара. Вретената бръмчаха от разни страни равномерно и немлъкващо. Освен ma tante, при която бе седнала само една възрастна дама със слабо лице на много плакала жена, малко чужда на това бляскаво общество, обществото се бе разпокъсало на три групи. В едната, дето бяха повече мъже, център бе абатът; в другата, младежка — красавицата княжна Елен, дъщеря на княз Василий, и хубавичката малка княгиня Болконска, румена, премного пълна за младостта си. В третата бяха Мортемар и Ана Павловна.
Виконтът беше миловиден млад човек с меки черти и обноски, който очевидно сам се смяташе за знаменитост, но от благовъзпитаност скромно оставяше да бъде използуван от онова общество, в което се намираше: Ана Павловна очевидно гощаваше гостите си с него. Както един добър метрдотел поднася като нещо свръхестествено-прекрасно някой къс говеждо, което човек не би поискал да хапне, ако го види в мръсната кухня, така Ана Павловна тая вечер сервира на своите гости първо — виконта, а сетне — абата като нещо свръхестествено-изтънчено. В групата на Мортемар заприказваха веднага за убийството на Ангиенския херцог. Виконтът каза, че Ангиенският херцог е загинал поради великодушието си и че Бонапарт е имал особени причини за озлобление.
— Ah, voyons! Contez-nous cela, vicomte[1] — рече Ана Павловна, чувствувайки с радост, че тая фраза — contez-nous cela, vicomte — звучеше някак à la Louis XV[2].
Виконтът се поклони в знак на покорност и се усмихна учтиво. Ана Павловна нагласи група около виконта и покани всички да слушат онова, което той щеше да разказва.
— Le vicomte a été personnellement connu de monseigneur[3] — пошепна на едного Ана Павловна. — Le vicomte est un parfait conteur[4] — рече тя на друг. — Comme on voit l’homme de la bonne compagnie[5] — каза тя на трети; и виконтът бе поднесен на обществото в най-изтънчена и изгодна за него светлина, като ростбиф в гореща чиния, гарниран със зеленчук.
Виконтът се канеше вече да почне да разказва и леко се усмихна.
— Елате насам, chère Hélène[6] — каза Ана Павловна на красавицата-княжна, която седеше по-надалечко и беше център на друга група.
Княжна Елен се усмихваше; тя стана със същата неизменна усмивка на много хубава жена, с която бе влязла в салона. Шумолейки тихо с бялата си бална дреха с украса от бръшлян и мъх и блеснала с белите си рамене, с лъскавината на косите и брилянтите си, тя мина между мъжете, които й сториха път, и направо, без да поглежда някого, но усмихната на всички, сякаш любезно даваше право всекиму да се любува на красотата на снагата й, на пълните й рамене, на твърде откритите й по тогавашната мода гърди и гръб и като че внасяше блясъка на бал, приближи се до Ана Павловна. Елен беше толкова хубава, че в нея не само не се забелязваше и сянка от кокетство, а, напротив, сякаш й бе съвестно за нейната несъмнена и прекалено силно и победно действуваща красота. Тя сякаш искаше и не можеше да намали действието на своята красота.
— Quelle belle personne![7] — казваше всеки, който я видеше. Като поразен от нещо необикновено, виконтът сви рамене и наведе очи, докато тя сядаше пред него и озаряваше и него все със същата неизменна усмивка.
— Madameje crains pour mes moyens devant un pareil auditoire[8] — каза той, като наведе глава усмихнат.
Княжната облакъти на масичката голата си пълна ръка и не сметна за нужно да каже нещо. Усмихната, тя чакаше. През цялото време на разказа тя седеше изправена, като от време на време поглеждаше пълната си красива ръка, отпусната леко на масичката, или още по-красивите си гърди, върху които оправяше брилянтната си огърлица; няколко пъти оправи гънките на роклята си и когато разказът правеше впечатление, поглеждаше Ана Павловна и веднага приемаше същия израз, какъвто имаше лицето на придворната дама, и сетне пак се успокояваше в лъчиста усмивка. След Елен от чаената маса дойде и малката княгиня.
— Attendez-moi, je vais prendre mon ouvrage[9] — рече тя. — Voyons, à quoi pensez-vous? — обърна се тя към княз Иполит. — Apportez-moi mon ridicule.[10]
Усмихната и говорейки на всички, княгинята предизвика неочаквано разместване, седна и весело се нагласи.
— Сега ми е добре — каза тя, помоли да почнат и се залови за ръкоделието си.
Княз Иполит донесе торбичката й, мина след нея и като премести едно кресло, седна до нея.
Le charmant Hippolyte смайваше с необикновената си прилика със своята сестра-красавица, но още повече с това, че въпреки приликата беше страшно грозен. Чертите на лицето бяха същите като на сестра му, но у нея всичко се озаряваше от жизнерадостна, самодоволна, младежка, неизменна усмивка и от необикновената, антична красота на тялото; у брат й, напротив, същото лице бе замъглено от идиотизъм и изразяваше неизменно самоуверено недоволство, а тялото му беше мършаво и немощно. Очи, нос, уста — всичко сякаш се свиваше в някаква неопределена и отегчена гримаса, а ръцете и нозете му винаги приемаха неестествено положение.
— Ce n’est pas une histoire de revenants?[11] — рече той, след като седна до княгинята и бързо нагласи до очите си лорнета, сякаш без тоя инструмент не можеше да почне да приказва.
— Mais non, mon cher[12] — каза учуденият разказвач, като сви рамене.
— C’est que je déteste les histoires de revenants[13] — рече княз Иполит с такъв тон, от който личеше, че едва след като бе изрекъл тия думи, бе разбрал какво значеха те.
Поради самоувереността, с която приказваше, никой не можа да разбере дали е много умно или много глупаво онова, което бе казал. Той носеше тъмнозелен фрак и панталони с цвят на cuisse de nymphe effrayée[14], както казваше той, дълги чорапи и пантофки.
Vimocte[15] разказа доста мило оня разпространен тогава анекдот, че Ангиенският херцог ходел тайно в. Париж да се вижда с m-lle George[16] и че там се срещнал с Бонапарт, който също се ползувал от благоволението на знаменитата актриса, и че там, когато се срещнал с херцога, Наполеон случайно имал припадък, един от ония припадъци, от които боледувал, и бил във властта на херцога, която херцогът не използувал, и че тъкмо за това великодушие Бонапарт по-късно отмъстил на херцога със смърт.
Разказът беше много приятен и интересен, особено там, дето съперниците неочаквано се познават, и дамите: сякаш се развълнуваха.
— Charmant[17] — рече Ана Павловна, като погледна въпросително малката княгиня.
— Charmant — промълви малката княгиня и забоде иглата в ръкоделието, сякаш искаше да покаже, че тоя интересен и прелестен разказ й пречи да продължи работата си.
Виконтът оцени тая мълчалива похвала, усмихна се благодарно и продължи; но в това време Ана Павловна, която непрестанно поглеждаше към младия човек, от когото се страхуваше, забеляза, че той някак прекалено разпалено и високо говори с абата, и побърза да отиде на помощ в опасното място. Наистина Пиер бе успял да почне разговор с абата за политическото равновесие и абатът, очевидно заинтересуван от простодушната пламенност на младежа, му обясняваше своята любима идея. И двамата слушаха и говореха прекалено оживено и естествено и тъкмо това не се хареса на Ана Павловна.
— Средството е европейското равновесие и droit des gens[18] — каза абатът. — Достатъчно е една могъща държава като Русия, прочута с това, че е варварска, да застане безкористно начело на съюза, който ще има за цел европейското равновесие, и тя ще спаси света!
— Но как ще постигнете такова равновесие? — почна Пиер; ала в това време дойде Ана Павловна и като погледна строго Пиер, попита италианеца как понася тукашния климат. Лицето на италианеца изведнъж се промени и доби оскърбително-престорен, сладникав израз, който очевидно му бе присъщ, когато разговаряше с жени.
— Толкова съм очарован от прелестите на ума и образованието на тукашното общество, особено на женското, в което имах щастието да бъда приет, че още не съм успял да помисля за климата — рече той.
Ана Павловна не изпусна вече абата и Пиер и за по-удобно наблюдение ги присъедини към общата група.
В това време в салона влезе ново лице. Това ново лице бе младият княз Андрей Болконски, мъжът на малката княгиня. Княз Болконски беше невисок, твърде красив млад човек с определени и сухи черти. Всичко в неговата фигура, като се почне от уморения, отегчен поглед до тихата, отмерена крачка; бе в най-рязка противоположност с малката му, изпълнена с живот жена. Личеше, че всички в салона не само му бяха познати, но толкова му бяха омръзнали, че му беше много досадно дори да ги гледа и да ги слуша. От всички отегчителни за него лица лицето на неговата хубавичка жена като че най-много му бе омръзнало. Той се извърна от нея с гримаса, която загрози хубавото му лице. После целуна ръка на Ана Павловна и изгледа цялото общество с присвити очи.
— Vous vous enrôlez pour la guerre, mon prince?[19] — каза Ана Павловна.
— Le général Koutouzoff — рече Болконски, слагайки ударението на последната сричка „zoff“ като французин — a bien voulu de moi pour aide-de-camp…[20]
— Et Lise, votre femme?[21]
— Тя ще замине за село.
— Как не ви е грях да ни лишите от вашата прелестна жена?
— André[22] — каза жена му, обръщайки се към мъжа си със същия кокетен тон, с който се обръщаше към чуждите, — каква история ни разправи виконтът за m-lle Жорж и Бонапарт!
Княз Андрей прижумя и се извърна. Пиер, който, откак княз Андрей бе влязъл, не откъсваше от него радостните си, дружелюбни очи, отиде при него и го хвана за ръката. Княз Андрей, без да го погледне, смръщи лице в гримаса на раздразнение, че някой пипа ръката му, но като видя усмихнатото лице на Пиер, усмихна се с неочаквано добродушна и приятна усмивка.
— Я гледай!… И ти във висшето общество! — каза той на Пиер.
— Аз знаех, че вие ще бъдете тук — отговори Пиер. Ще дойда да вечерям у вас — добави той тихо, за да не попречи на виконта, който продължаваше разказа си. — Може ли?
— Не, не може — рече княз Андрей със смях, стискайки ръката му, с което искаше да каже на Пиер, че за това не трябва да се пита. Той щеше да каже още нещо, но в това време княз Василий и дъщеря му станаха и мъжете се дигнаха, за да им сторят път.
— Ще ме извините, драги виконте — каза княз Василий на французина, като го подръпна любезно за ръкава надолу към стола, за да не става. — Това нещастно празненство у посланика ме лишава от едно удоволствие, а вас прекъсва. Много ми е жал, че напускам вашата възхитителна вечер — рече той на Ана Павловна.
Дъщеря му, княжна Елен, прихванала леко гънките на роклята си, тръгна между столовете и усмивката още по-светло грееше на прекрасното й лице. Когато тя мина край Пиер, той погледна с почти уплашени, възторжени очи тая красавица.
— Много е хубава — рече княз Андрей.
— Много — каза Пиер.
Минавайки край него, княз Василий хвана Пиер за ръката и се обърна към Ана Павловна.
— Опитомете ми тая мечка — рече той. — Месец вече живее у нас, а първи път го виждам в обществото. Нищо не е тъй потребно на един млад човек, както обществото на умни жени.