Лев Толстой
Война и мир (112)

Лев Толстой
Война и мир (112)

Глава X

Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:

«24-ro ноября.

«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.

«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну — тихостью, медлением, 2) похоть — воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».

«27-го ноября.

«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой — враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому-то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».

После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:

«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего. Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют — чтобы понять, всё убивают — чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица — три начала вещей — сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность — Христос, Дух Святой, Он».

«3-го декабря.

«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что-то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: — «Твой день».

«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак — страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».

«7-го декабря.

«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что-то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что-то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что-то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят. Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».

«9-го декабря.

«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».

X

Той продължи дневника си и ето какво написа в него през това време:

„24 ноември

Станах в осем часа, четох Св. Писание, след това отидох в службата (по съвета на благодетеля си Пиер постъпи на служба в един от комитетите), върнах се за обяд, обядвах сам (графинята има много гости, които, ми са неприятни), ядох и пих умерено и след обяда преписвах документи за братята. Привечер отидох при графинята и разправих една смешна история за Б. и едва когато всички се смееха високо, сетих се, че не трябваше да правя това.

Лягам си да спя с щастлив и спокоен дух. Господи велики, помогни ми да вървя по твоите стъпки: 1. да побеждавам проявленията на гнева в себе си — чрез кротост и забавяне; 2. похотта — с въздържание и отвращение; 3. да стоя далеч от суетността, но да не забравям: a. държавните работи в службата; b. семейните грижи; c. приятелските връзки и d. стопанските занимания.“

„27 ноември

Станах късно; след като се събудих, дълго лежах в постелята, отдавайки се на мързел. Боже мой! Помогни ми и укрепи ме, за да мога да вървя по твоите пътища. Четох Св. Писание, но без потребното чувство. Дойде брат Урусов, разговаряхме за суетата на света. Той ми разправя за новите планове на царя, Аз щях да почна да осъждам, но си спомних своите правила и думите на нашия благодетел, че истинският масон трябва да бъде ревностен деец в държавата, когато неговото участие е необходимо, и спокоен съзерцател на онова, за което не е призван. Език мой — враг мой. Посетиха ме братята Г. В. и О., имаше подготвителна беседа за приемане на нов брат. Те ми възлагат длъжността ритор. Чувствувам се слаб и недостоен. Сетне стана дума за обяснението на седемте стълбове и стъпала на храма: 7 науки, 7 добродетели, 7 порока и 7 дара от светия дух. Брат О. беше много красноречив. Вечерта се извърши приемане на нов член. Новоустроеното помещение много помогна за великолепието на зрелището. Приет бе Борис Друбецкой. Аз го предлагах и бях ритор. Странно чувство ме вълнуваше през цялото време, когато бяхме сами в тъмното помещение. Аз открих в себе си чувство на омраза към него, което напразно се мъча да преодолея. И затуй бих желал наистина да го спася от злото и да го въведа в пътя на истината, но лошите мисли за него не ме оставяха. Мислех, че целта на постъпването му в братството беше само да се сближи с хората, да бъде покровителствуван от ония, които са в нашата ложа. Освен основанията ми, че той няколко пъти пита не са ли в нашата ложа N. и S. (на което аз не можех да му отговоря), освен че според моите наблюдения той не е способен да чувствува уважение към нашия свят орден и е прекалено зает и доволен от външното си «аз», поради което не може да желае духовното си издигане — аз нямах други основания да се съмнявам в него; но той ми се струваше неискрен и през цялото време, когато бях насаме с него в тъмното помещение, струваше ми се, че се усмихва презрително на думите ми, и ми се искаше наистина да го бодна в голите му гърди с шпагата, която държах допряна до тях. Не можах да бъда красноречив и не можах искрено да изразя съмненията си на братята и на великия майстор. Велики Архитектон на природата, помогни ми да намирам истинските пътища, които извеждат от лабиринта на лъжата.“

След това в дневника бяха пропуснати три листа и сетне бе написано следното:

„Имах поучителен дълъг разговор насаме с брат В., който ме посъветва да слушам брат А. Макар да съм недостоен, много неща ми бяха разкрити. Адонаи е името на оня, който е сътворил света. Елоим е името на оня, който управлява всичко. Третото име е име, което не може да се изрече и има значение на всичко. Разговорите с брат В. ме подкрепят, освежават и утвърдяват в пътя на добродетелта. При него няма място за съмнение. Ясна ми е разликата между бедното учение на обществените науки и нашето свято, обгръщащо всичко учение. Човешките науки подразделят всичко — за да разберат, убиват всичко — за да го разгледат. В святата наука на ордена всичко е единно, всичко се опознава в своята съвкупност и живот. Троица е — трите начала на нещата — сяра, живак й сол. Сярата има качество на миро и на огън; съединена със солта, поради своята огненост тя възбужда в нея силно желание, чрез което привлича живака, хваща го, задържа го и заедно произвеждат отделните тела. Живакът е течната и летлива духовна същност — Христос, светият дух, той.“

„3 декември

Събудих се късно, четох Св. Писание, но бях безчувствен. После излязох и се разхождах в залата. Исках да размисля, но вместо това във въображението ми изникна една случка, която стана преди четири години. След дуела господин Долохов, когато ме срещна в Москва, ми каза, че се надявал сега вече да имам пълно душевно спокойствие въпреки отсъствието на съпругата ми. Тогава аз не отговорих нищо. Сега си спомних всичките подробности на тая среща и в себе си му наговорих най-злобни думи и остри отговори. Опомних се и отхвърлих тая мисъл от себе си едва когато се видях пламнал от гняв; но не се разкаях достатъчно за това. Сетне дойде Борис Друбецкой и почна да разправя разни приключения; а аз още от дохождането му бях недоволен, че е дошъл, и му казах нещо отвратително. Той възрази. Аз кипнах и му наговорих сума неприятни и дори груби неща. Той не отговори и аз се сепнах едва когато беше вече късно. Боже мой, аз съвсем не мога да се държа с него! Причината е моето самолюбие. Аз се поставям над него и затуй ставам много по-лош от него, защото той е снизходителен към моите грубости, а аз, напротив, чувствувам към него презрение. Боже мой, удостой ме в негово присъствие да мога да виждам повече моята мерзост и да постъпвам тъй, че това да бъде полезно и за него. След обяд заспах и тъкмо когато заспивах, чух ясно един глас, който каза в лявото ми ухо: «Твоят ден.»

Видях насън, че вървя в тъмнина и че изведнъж съм заобиколен от кучета, но вървя без страх; изведнъж едно неголямо куче ме захапа за левия бут и не ме пуска. Аз почнах да го душа с ръце. И едва го бях откъснал от себе си, друго, по-голямо, ме сграбчи за гърдите. Аз го откъснах, но трето, още по-голямо, почна да, ме хапе. Аз почнах да го дигам и колкото повече го дигах, толкова по-голямо и по-тежко ставаше то. Изведнъж иде брат А., взе ме под ръка, поведе ме и ме заведе до едно здание, в което, за да се влезе, трябваше да се мине по тясна дъска. Аз стъпих на нея, но дъската се огъна и падна и аз почнах, да се катеря по оградата, до която ръцете ми едва стигаха. След големи усилия прехвърлих тялото си така, че краката ми висяха от едната страна, а тялото — от другата. Погледнах наоколо си и видях, че брат Б. е на оградата и ми сочи една голяма алея и градина, и в градината — голямо й прекрасно здание. Събудих се. Господи, Велик Архитектон на природата! Помогни ми да откъсна от себе си кучетата — моите страсти и последната от тях, която събира в себе си силите на всички преди нея, и помогни ми да вляза в тоя храм на добродетелта, който можах да видя насън.“

„7 декември

Сънувах, че уж Йосиф Алексеевич е у дома и аз съм много доволен и искам да го нагостя. Аз уж бърборя непрестанно с чужди хора и изведнъж се сещам, че това може да не му се харесва и искам да се приближа до него и да го прегърна. Но щом се приближих, виждам, че лицето му се е преобразило, станало е младежко, и той тихо, тихо ми говори нещо от учението на ордена, но толкова тихо, че аз не мога да го чуя. Сетне уж всички излязохме от стаята и се случи нещо чудновато. Ние седяхме или лежахме на пода. Той ми говореше нещо. А на мене уж ми се поиска да му покажа чувствителността си и без да се вслушвам в думите му, аз почнах да си въобразявам състоянието на моето вътрешно «аз» и Милостта Божия, която ме е осенила. И в очите ми се показаха сълзи, и аз бях доволен, че той забеляза това. Но той ме погледна с раздразнение и скочи, като пресече думите си. Аз се уплаших и попитах дали казаното от него не се отнася за мене; но той не ми отговори нищо, стана любезен и сетне изведнъж се намерихме в моята спалня, дето има двоен креват. Той легна в единия му край и аз уж пламнах от желание да се галим и легнах там. И той уж ме попита: «Кажете си право, коя е най-голямата ви слабост? Разбрахте ли това? Мисля, че вече сте го разбрали.» Смутен от тоя въпрос, аз отговорих, че най-голямата ми слабост е мързелът. Той поклати глава недоверчиво. И аз, още по-смутен, му отговорих, че макар по неговия съвет да живея заедно с жена си, но не живея като мъж с жена. На това той ми възрази, че не трябва да лишавам жена си от своите милувки, и ми даде да разбера, че това е мое задължение. Но аз отговорих, че се стеснявам от това; и изведнъж всичко изчезна. И се събудих, и си спомних текста на светото писание: Животът беше светлината на човеците и светлината в мрака свети и мракът я не обзе. Лицето на Йосиф Алексеевич беше младежко и светло. Тоя ден получих писмо от благодетеля си, в което ми пише за съпружеските задължения.“

„9 декември

Сънувах сън, от който се пробудих с разтуптяно сърце. Сънувах, че уж съм в Москва, у дома, в голямата диванна стая, и от салона излиза Йосиф Алексеевич. Уж че аз веднага съм узнал, че с него вече бил се извършил процесът на възраждането и се втурнах насреща му. Уж, целувам и него, и ръцете му, а той казва: «Забеляза ли, че лицето ми е друго?» Аз го погледнах, като продължавах да го държа в прегръдките си, и уж виждам, че лицето му е младежко, но по главата му няма коса и чертите му съвсем са други. И уж му казвам: «Бих ви познал, ако се срещнехме случайно», а през това време си мисля: «Истина ли е, което казах?» И изведнъж виждам, че той лежи като труп; после постепенно се съвзе и влезе заедно с мене в голям кабинет, като носеше голяма книга, написана на рисувателни листа. И уж му казвам: «Аз написах това.» И той ми отговори с навеждане на главата. Отворих книгата и в тая книга по всички страници имаше прекрасни рисунки. И уж аз зная, че тия картини представят любовните похождения на душата с нейния любим. И на страниците уж виждам прекрасна рисунка на мома в прозрачно облекло и с прозрачно тяло, излитаща към облаците. И уж зная, че тая мома не е нищо друго освен изображение на «Песен на песните». И уж, като гледам тия рисунки, чувствувам, че върша лошо нещо, но не мога да се откъсна от тях. Господи, помогни ми! Боже мой, ако е твое дело това, че си ме напуснал, нека бъде твоята воля; но ако аз сам съм го причинил, научи ме какво да правя. Аз ще загина от своята развратеност, ако ти съвсем ме оставиш.“