Николай Теллалов
Девушка и Дракон (10)

10

Сказки — вещь серьезная. Они часто серьезнее жизни. Их героям обычно достается счастье после вереницы суровых испытаний. А счастье — это тоже серьезно. И уберечь его труднее чем добыть.

В ряду описываемых событий мелкие детали заряжают судьбу точно мышеловку, кладут предательский кусочек сыра… Потом что-то должно сыграть роль пружины и пускового крючка.

Спуском в нашем повествовании явилась джинсовая куртка с вышитой звездно-полосатой головой традиционного партнера тореадоров и надписью на английском «Чикаго Буллс». И, как ни странно, куртка пришла не из Америки.

В далекой Японии молодой рыбак возился то с мотором, то с рацией своего суденышка в то время, когда Наташа была в школе и безо всякого интереса слушала урок анатомии. Невеста японца улетала в Штаты учиться в колледже. Молодой человек рисковал опоздать в аэропорт, нарушая данное слово. Для потомка самураев это означало, что пора браться за дедову катану и смывать позор харакири.

Пролетавший Нуми, чей образ мышления был приблизительно в одной плоскости с мирвозрением самураев, взял суденышко на буксир.

Японец почтительно предложил на память упомянутую саблю деда, выкованную где-то в XVII веке. Но самурайский меч Наташе бы не понравился, в то время как однажды Нуми заметил ее завистливый взгляд в сторону одетой в джинсье шведки (сама Наташа никогда не просила подарков и даже журила дракона за то, что постоянно таскает ей сувениры. «Мы любим собирать сокровища» — пожал плечами Нуми). И дракон попросил гонконгскую подделку под «Лэвис» для своей подруги. Японец окинул спасителя своей чести долгим непроницаемым взглядом (Нумихразор в полном драконьем обличье был росту трехметрового) и осторожно выразил сомнение, подойдет ли куртка для тацуко-мусумэ-сан. Нуми согласился, что, пожалуй, да, будет несколько великовата, но, наверное, это не беда. Глаза рыбака на секунду округлились, но потом, овладев собой, он с почтительным чеканным поклоном преподнёс свой дар.

Позже в аэропорту, за минуту до посадки на громадный авиолайнер, с любовью глядя узкими глазами в узкие глаза своей невесты, он сказал: Аригато, Тацуко-сан!

(Наташе история очень понравилась. Не планируя в скорое время экскурсию в Страну Восходящего Солнца, она надписала по-английски открытку с благодарностями и пожеланием бандзай. Нуми, когда она уснула, полетел как Ту–144 на восток и незаметно подсунул японскому почтальону в сумку конверт. Но впопыхах адрес был буквально на деревню дедушке, и, осмотрев открытку, почтальон отправился с просьбой к начальнику. Тот, тоже смысля в вопросах бушидо, выдал почтальону мотоцикл и подписал бессрочный отпуск за свой — почтальона — счет. И, хотя в Японии в то время проживало более 100 миллионов человек, забегая вперед скажем, что везенье действительно бывает. Почтальон доставил открытку адресату всего через три года, в день свадьбы счастливого рыбака, чем преумножил радость его и закончившей американский коллеж молодой супруги. После этого почтальон вернулся на работу. Ни почетной грамоты, ни ордена за это он не получил, потому как японцам за выполнение рутинных служебных обязанностей ордена не полагаются)

Но вернемся в город на Нерке.

Дело было как раз после Первого мая. На демонстрации по проспекту Октябрьской революции — ирония судьбы? возможно… — и площади Ленина, Наташе, как неотличнице, не доверили нести шелково-кумачовый флаг на алюминиевом древке. Сомнительная и обременительная эта честь досталась, однако, Насте, которая тут же вручила знамя одной из союзных республик своему новому приятелю — приятному парню, чем-то по мнению Насти смахивающему на Нуми. Он учился в соседней 49-той школе, носил смешной пробор и незнакомые с бритвой татарские усики — кстати, мать его была уроженкой Казани. Шагая вместе с ними после манифестации домой, Наташа дала провидению возможность взвести пружину — шальной грузовик забрызгал грязью ее новую голубую курточку, немало девочку этим огорчив. Но день был отличным и ко всему прочему продемонстрировал возлюбленной дракона симпатию окружающих. Серега Кирюхин под руку с Ленкой из седьмого «А» поздоровался с Наташей и, спросив не увлекается ли ее приятель роком (после долгих раздумий Сергей купил магнитофон «Юпитер–202», решив обзавестись мотоциклом летом), доверительно сообщил, что «трепач и дерьмо» Ходьков приставать не будет, «не то я его лично заречкинцам отдам». К мальчишкам с полностью человеческими родителями Наташа не была взыскательна по причине усиливающегося равнодушия, и девочка поблагодарила, пообещав достать Кирюхину качественные стереозаписи Дийп Парпл и последний концерт Ей Си — Ди Си. Сергей и Ленка просияли.

А утром второго мая, вспомнив о грязной голубой курточке и легкомысленно не подумав о последствиях, Наташа надела подарок японского рыбака. Спуск был нажат и освобожденная скоба-убийца полетела на жертву. Совсем как нож революционного изобретения доктора Гильотена.

* * *

До этого никто из учителей не обращал внимания на необычность Наташиных сережек. Да и трудно не приглядевшись заметить несуществующий на Земле цвет. Сейчас, однако серьги лежали на бюро директора 130-ой школы, который брюзжал на Наташу:

— Мало мне хлопот с Новиковой Мариной, а тут еще и ты! Куртки с империалистическими эмблемами! Драгоценности в ушах! Ты не думаешь, что нарушаешь школьную ДИСЦИПЛИНУ?!

Наташа подумала, что знает кое-кого, кто действительно умеет разговаривать внушительными печатными буквами.

— Позвать сюда Ларису Васильевну! — громыхнул директор на секретаршу.

— Сию минуту, Прохор Матвеевич! — пискнула та и мышью юркнула за дверь. В коридоре она встретила слонявшегося без дела после звонка восьмиклассника.

— Ходьков, позови химичку к товарищу директору, — авторитетно распорядилась она.

— Зачем? — последовал наглый вопрос. Над секретаршей измывались все — от последнего оболтуса до самого директора.

— Не знаю, — дернула она плечами. — Опять что-то Балевская ваша напартачила.

Услышав ненавистную фамилию, Вовик встрепенулся, мигом оценил обстановку и, слегка прихрамывая, рысью направился в 60-ый кабинет. Глаза его мрачно сверкали.

* * *

— Что это такое, Лариса Васильевна?

Химичка долго рассматривала сережку, косясь на стоявшую Наташу. Девочка выглядела особенно хрупко и несчастно.

— Ну?

Лариса Васильевна подняла голову.

— Не знаю, — растеряно сказала учительница, когда-то мечтавшая о научно-исследовательском поприще.

— Так берите одну и узнайте!

Химичка вышла, бросив полный сострадания взгляд на Наташу.

— Проконсультируйтесь с Иваном Никанорычем! — крикнул ей вслед директор. — Явно сама не справитесь!

Учительница вспыхнула лицом, едва удержавшись не хлопнуть дверью.

Директор забарабанил толстыми пальцами по бюро. Наташа подумала, что под барабанный бой в далеком 1792-ом летели в корзину головы на площади Бастилии и ей стало несказанно тоскливо и одиноко.

— Откуда взяла? Не слышу?

— Подарок… — пролепетала Наташа.

— От кого? Говори громче!

Окрик вырвал у Наташи уличающее признание:

— Мальчик… На балу восьмого марта… Танцевали…

— Кто такой?

Наташа молча плакала. Директор брезгливо смотрел на нее. Но когда по щекам Наташи не потекла тушь, он нахмурился еще пуще: импортный грим, тьфу! Прохор Матвеевич не допускал мысли, что Наташе никогда не требовалась косметика — ни отечественная, ни импортная. Просто она была красива. И вовсе не нужно было быть драконом, чтобы это заметить. Но как-то уж повелось, что раз не криклив, так значит не красив. А директор был из тех представителей рода человеческого, который никак не мог взят в толк, почему люди — на гнилом Западе — дают бешенные деньги за картины и прочую бесполезную муру.

(Мы тоже не понимаем, как красоту можно оценивать деньгами, но это другое дело.)

— Выдь в коридор и никуда ни шагу! — приказал директор.

Словно сквозняк вынес девочку за дверь, но не остановившись, она побежала в туалет — ее тошнило. Узнай это, директор прибавил бы к обвинениям еще одно. Как и остальные, оно было абсолютно несправедливым. Наташа в ту пору могла бы смело скакать на мифическом Единороге. Но, как будет позже сказано, справедливости нет во всех доступных мирах.

В дверь кабинета робко постучали.

— Да?.. По какому вопросу, Ходьков?

Капкан с лязгом захлопнулся.

* * *

Через двадцать минут учителей вызвали на педсовет. Учащихся поверили комсоргам, пионервожатым, а к младшим отправили шефов-старшеклассников с книжками «Русские народные сказки». Входя в зал заседаний рядом с кабинетом директора, преподаватели оглядывались на прислонившуюся к стене у двери Наташу. Девочка изучала носки своих туфелек.

* * *

— Иван Никанорыч, что это за вещество?

— Гм… Ларисоч… а Васильевна попыталась убедить меня, что это безобидная разновидность полевого шпата…

Химичка закусила нижнюю губу.

— А ваше мнение?

— Это неизвестный науке металл. Огранен наподобие драгоценного камня. Или очень редкий минерал. Тонкая работа.

Воцарилось молчание.

— Так-ссс… — изрек директор. — Миниюбки. Мазюкала по рожам. А вот теперь и экзотические побрякушки! Уголовщиной пахнет, товарищи! Не школьницы, а прямо девки из борделей!

— Прохор Матвеевич, — подал голос Костолевский-Делон. — Вы, конечно, прав, ну да, нарушение, но ведь женщины с пеленок не верят ни зеркалу, ни нам мужчинам, что хороши без всяких там…

Попытка унять катастрофу шуткой провалилась. С треском.

— Я бы на вашем месте, дорогой Николай Сергеевич! — резко сказал директор. — сидел бы ниже травы и тише колодезной воды! Вам, батенька несесерчик намечается за панибратствование и прочие вольности с несовершеннолетними!

Биолог, бывший чемпионом по самбо в трех подряд студенческих спартакиадах, прищурил глаза. Но промолчал. Он мог спасти Балевскую ровно столько же, сколько это могла сделать Настя Диденко. Преподавательница же русского и литературы лежала после инфаркта в больнице. Она удивительно быстро поправлялась

(вследствие ночного посещения золотоволосой девушки с невиданными цветами в руках и при сопровождении кошмарно-прекрасного существа с этой самой девушкой в лапах. Елизавета Ильинична до конца жизни осталась убеждена, что увидела во сне бедную Наташу Балевскую; и позже с большим скандалом покинула 130-ую школу в самом конце учебного года. А через пару месяцев ее мужа отправили в Группу советских войск в Восточной Германии, и она уехала, унося горечь свою на чужую землю города Магдебурга),

но, разумеется, не была в курсе происходящего. Потом она сильно об этом жалела.

Директор раздумывал над серьгами. И вдруг пожелтел, и вцепился в узел галстука, словно тот душил его пестрым удавом.

— Завод номер шестьсот шесть!.. — вырвалось сдавленно у него. И пополз оглушенной амебой всем телом прочь от крохотных украшений.

Первым о причине выкинутого фортеля догадался физик и, благо сидел он довольно близко, не дал панике вспыхнуть как пожару в порохе погребе. Он протянул руку к серьгам и, сам немало труся, посмотрел на часы.

— Никакой радиации! — громко объявил он.

— Вы… гарантируете?… — пролепетал директор.

Физик пожал плечами.

— В кабинете есть приличная модель счечика Гейгер-Мюллера. Опасное излучение, ручаюсь, зарегистрирует. Но раз электронные часы функционируют…

Директор судорожно махнул рукой.

Бегая грузной трусцой за прибором, физик оглянулся на Наташу и неопределенно вздохнул.

В зале все смотрели с ужасом на сережки, ерзая и отодвигаясь подальше, и прячась за спины коллег. Но никто не посмевал подняться, словно серьги были адской машиной, аккустической миной, могущей отправить всех в тартары при малейшем проявлении явного страха. В воздухе витала неразряженная истерика.

Счетчик молчал.

Дозиметр военрука тоже.

Все вздохнули свободно.

Директор прокашлялся.

— Иван Никанорович, вы уверены, что это… неизвестное науке вещество?

— Ничто не может при обычных условиях иметь удельного веса 32 грамма на кубический сантиметр. Самый плотный элемент, осмий, тянет на 22 и шесть десятых.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Думаю, что этого не может быть.

Молчание было оглушительным.

— Лидия, Балевскую сюда! — тоном пропорщика приказал директор секретарше.

Наташа вошла. Очень медленно подняла голову и осталась так, глядя невидящими глазами вдоль длинного стола с зеленым сукном и шпалира обращенных к ней лиц.

Директор подошел к ней и протянул пухлую ладонь к Наташиному лицу, намереваясь взять ее за подбородок. И внезапно отдернул руку, как бы ошпарившись.

Некоторые решили, что Балевская укусила директора и осудительно заговорили вполголоса. Но несколько из тех, кто сидел ближе, как например Лариса Васильевна и Николай Сергеевич, запечатлели в своей памяти топазовые глаза Наташи. Они будут сниться им еще много лет, когда почти совсем забудут в обыденной жизни об государстве СССР.

Директор, словно пришибленный, пошел в другой конец стола и с размаху плюхнулся на место, постаравшись вернуть себе былую самоуверенность. Но она отсуствовала, даже не висела на вешалке рядом с демисезонным пальто.

— Откуда ты это взяла?

Наташа машинально сосредоточилась на серьгах.

Это подарок, подумала она.

— Из чего они сделаны?

Октарон, металл, из которого выплавляют магию-сырец. Залежи его особенно богаты в районе Центральных Гор, где живут Боги Диска.

— Кто тебе их дал?

Человекодракон Нумихразор Эрнашар из рода Двукрылых. Он может искупаться в короне нашего солнца и добр как никто в этом паршивом жестоком мире. Скорлупа змейского яйца, прежде чем расколоться и выпустить его на волю, грелась в розовых песках под пурпурными небесами целых сто лет. Его отец погиб в честном бою от руки Рыцаря Круглого Стола сэра Ланселотта, а мать ровесница Святого Августина. Ему сейчас по-нашему семнадцать лет. Он, наверное, задержался на своей планете, где днем сияют три фиолетовых солнца, а по ночам над головой играют вперегонки семь изумрудных лун, и еще, я вас не боюсь, потому что я люблю его больше своей никчемной жизни.

— Ты благоволишь нам что-нибудь ответить?

— Наташа, — мягко сказала химичка, — я… мы (кивнул биолог, учительница музыки, вздрогнул физик и еще несколько преподавателей) уверены, что существует совсем нестрашное и нормальное объяснение…

Наташа перевела прозрачный взгляд на Ларису Васильевну.

Не выгораживайте меня. Не вредите себе. У меня есть дракон, который защитит меня от всех — от КГБ, ЦРУ, от лжи и от одиночества. А у вас никого нет. Спасибо, но подумайте о себе. Обо мне есть кому заботиться…

И они как-то поняли. Как-то смутно догадались, что дела зашли слишком далеко и самое лучшее промолчать. В этом отдельно взятом случае. И поберечь силы для других.

* * *

На большой перемене Наташу вывели из строя. Она с удивлением заметила, что в центре каре — перспективный способ построения пехоты для противодействия кавалерии в один определенный исторический момент — стоят лишь директор и завуч. Не высилась машина для рубки голов, не было даже виселицы.

— Товарищи, — тяжело начал директор, — у нас в школе ЧП…

До Наташи доносились лишь обрывки фраз:

«… связалась с шпаной… уголовник-каратист из 17-ой школы, знаем, что там за публика… почти доказанная кража ценных предметов… международное положение… наш город, кующий мир во всем мире… империалистические символы… есть и другие нарушители ШКОЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ… пусть подумают…»

Школа с седьмого класса и выше молчала. Взрослые смотрели отсутствующе на белые кирпичные стены. Ученики переглядывались. Для большинства из них понятия «издевательство» и «унижение» как-то все еще не вязались с образом учителей, взрослых, наставников и примеров для подражания вообще, и все же… Настя была бледна. Пашка морщился. Маринка играла желваками на скулах. Лена Ваксберг прикрывала ладонью рот. Сергей показал глазами Бесшабашному неестественно равнодушное лицо Вовика Ходькова и оба хлопца сурово кивнули друг другу.

— А теперь, вон отсюда, Балевская! Чтоб ноги твоей здесь не было без родителей! — закончил директор.

С минуту Наташа стояла, а потом медленно пошла свозь расступившийся строй.

— Всем по классам! — рявкнул завуч, заметив, что несколько школьников попытались улизнуть вслед за Наташей. — Ковтун! Новикова, Диденко… и остальные, а ну на урок! Нечего демонстрации устраивать.