Николай Теллалов
Девушка и Дракон (8)

8

— Что ты еще сказала Ходькову про меня? — голос Наташи был холоден как дамасский клинок.

Настя не любила чувствовать себя виноватой. Но теперь булатный взгляд младшей подруги заставил ее ощутить себя нашкодившей малявкой. Обычно она возмущалась на всякие обвинения. Но на этот раз… Наташа никогда не разговаривала с ней таким тоном. И никогда прежде Настя не видела, чтобы глаза робкой соседки метали янтарные молнии.

— Ничего больше, — торопливо ответила она. — Он просто подошел на перемене и спросил, как тебе французские фильмы. Вот и все.

— А про… Никиту?

Наташа покоряла. В голосе ее звучали сибирские вьюги в стенах острога и щелканье казацких нагаек. Настя потупилась.

— Ну, добавила, что у тебя друган из 17-ой школы. Думала, сразу отвяжется.

— И Вовик что же? — допрашивала сурово Наташа.

— Призадумался, потом сказал «ладно». Наташка, почем мне знать, что любому дураку в голову взбрести может! Западло я тебе сделала, да подруга? — с раскаянием воскликнула Настя. — Ну, не бойся, я тебя в обиду не дам.

Наташа странно усмехнулась и немного погодя подобрела.

— Хорошо, Настенька, — сказала она и девятиклассницу оторопь прошибла от обращения, — только после школы проводи меня.

— Да, да, конечно. Я еще Сережку Кирюхина прихвачу, ему по пути будет, он же знаешь, с Леночкой Ваксберг шуры-муры завел…

Этим вечером Наташа увидела Бельмондо. Но в кинотеатре рядом с ней сидел не кто иной как Нуми и тоже смеялся выходкам очаровательного француза, оскалив может быть слишком уж блестящие зубы.

Возвращались пешком, напрямик через парк, где дракономальчик мог перестать напрягаться в тесном человечьем обличье. Шли, весело болтая и повторяя шутки из комедии. Совсем незаметно для себя вошли в квадрат жилых домов — Наташин двор, заросший ясенем, акацией и хиловатыми березами. Там, поперек каменной дорожки через детскую площадку стояла дюжина темных силуэтов на фоне отражений окон в лужах среди остатков снега.

Их ждали. Наташа в панике сжала ладонь Нуми.

Она не боялась за него. Хотя с утверждением о том, что дракон в бою опаснее груженого напалмом бомбардировщика нельзя было писать реферат по зоологии и получить за него пятерку, Наташа знала силу своего друга. В гневе он был способен сровнять с землей приличный город не хуже артиллерии. Иногда она даже удивлялась благодушию дракономальчика. Он был добр. Не кичился могуществом, не презирал слабость. Но в отношении к жизни и смерти его кодекс чести был немного диковат, ставя на первом месте достоинство и соблюдение правил поединка, а на последнем — инстинкт самосохранения и желание уцелеть во что бы то ни стало. Поговорку о том, что победителя не судят, Нумихразор не понимал. Зато прекрасно истолковал другую — либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Правильно, но по-своему. Гибель, рано или поздно, неотвратима, разъяснил он однажды принципы войны в его разумении, но позора бесчестья всегда возможно избегнуть. От нарушившего данную врагу клятву отворачивается даже Смерть — эту драконью пословицу не понимала Наташа. Она всегда считала убийство чем-то не только ужасным, но и не отдельного человека ума дело. Существовали милиция, прокуратура, суд… органы Госбезопасности, армия. Саморазправа в Наташином мире была преступлением, самоубийство — непростимым грехом, а самооборона отличалась свойством постоянно превышать себя. Личность не имела права взимать на себя ответственность — или дерзость — такого рода. Преступившие эти запреты, узурпировавшие права государства — или Церкви — словно переставали быть людьми и роднились с чем-то вроде леших, вурдалаков и прочей нечисти-нежити; с убийцами и насильниками это как-то вязалось, но с наложившими на себя руки? с мстителями за поругание или за чью-то жизнь? ведь не справлялось же Общество всегда со всеми ублюдками. Нуми же словно жил в условиях постоянной войны, но какой-то странной, в самом центре которой можно родиться и состариться, так и не увидев обнаженного оружия, кроме позолоченного церемониального.

(Наташе никогда не пришло в голову отделить своего дракона от человеческого рода, ни причислить его к нечисти. Тайком читанная ею Библия приподнесла девочке неприятное переживание, когда где-то намекнулось про змееподобное чудище. Наташа закрыла Книгу книг, думая о том, как ли чувствуют себя современные немцы, пока смотрят фильмы о нацистских концлагерях).

«Ты тоже дрался на дуэлях?» — спросила однажды Наташа, при этом дрожа как от лихорадки.

«Конечно, — не смутившись, ответил Нумихразор, но без гордости. — Только я никому первым не отправил вызова. Даже однажды, рискуя опозориться, попытал отклонить оскорбление, но… пришлось-таки драться. Не люблю я это дело!» — признался он наконец.

Наташа не посмела углубляться в тему.

И сейчас, на пороге уличного разбора она хотела спасти своего друга от опасности зашибить какого-нибудь идиота, который и жизнь-то зря переводит. Девушка была решена уберечь душу друга от смертельного греха убийства, нимало не заботясь о прущих на рожон жертвах. Она вцепилась мертвой хваткой в его локоть, жарко и путанно молясь про себя Деве Марии изпросить у своего Младенца милости и вразумления несчастных кретинов, по безмерной глупости своей вставших на дороге дракона. Как-то ум ее обходил очевидный и страшный вопрос — а какое дело Господу до души змея, разве не сатанинское дракон изчадие?!

Один из угрюмой цепи сделал шаг вперед. Девочка узнала Вовика Ходькова.

— Ты, Балевская, можешь идти, — сказал мрачно он. — Мы девчонкам на первый раз поблажку делаем.

Кто-то из корешей отверженного Володи захихикал. Это почти взбесило Наташу.

Уноси ноги, козел несчастный — ящерицей по раскаленному валуну пронеслось в ее голове. Успела даже удивиться — Ну как нравиться мне мог этот паршивец? когда с ужасом ощутила, что локоть Нуми твердеет и из него высовывается турецким ятаганом кривой коготь, а за плечами расправляются демонские крылья.

— Не надо, милый! — зашептала она. — Прости им, они ведь жалкие перед твоим умом и силой!

В следующий момент она увидела его улыбку, полную преклонения и обожания.

— Как ты права, премудрая моя царевна, — одним дыханием ответил он. — Не бойся, я знаю, что делать.

Наташа поверила ему и дала себя отстранить нежным, но решительным жестом.

Нуми шагнул вперед. Цепь напряглась. Презрение в голосе дракона было едким, как аммиак:

— Значит я вижу настоящего мужчину, решившего бросить мне перчатку?

— Ишь ты, разговорчивый… — пробормотал кто-то в цепи.

— Нечего на наших девок зариться, — ответил сипло Ходьков.

— Ваших? — удивился драконий мальчик. — Каждое мыслящее существо принадлежит только и единственно себе. Но вот ты под определение мыслящего, насколько я вижу, не подходишь. Твой разум кипит бесформенной злобой, разочарованием и трусостью. Ты хочешь меня ударить, но несмотря на свиту драчунов, некоторые из которых отважнее тебя, не решаешься этого сделать.

Цепь обалдело молчала.

— Послушай, ты хочешь турнира из-за Наташи, только вот почему же вообще незаметно, чтобы ты что-либо испытывал хорошее к ней? Во имя чего ты идешь на поединок, не пойму. Лучше уединись ненадолго и разряди, овладей свою ненависть. Нельзя идти в битву без возвышенного в душе, самому же лучше, не то гнев задушит тебя. Это опасно, рискуешь превратиться…

Нуми умолк, потому что через секунду взбешенный почти сочувственными нотками в голосе противника, Ходьков замахнулся и врезал кулаком в нос чужака. В последний короткий миг перед ударом Вовик увидел оранжевый блеск глаз странного пацана из Заречинского района, где находилась известная своей шпаной 17-ая школа. А потом у него искры посыпались из глаз, угасая в слезах.

Нуми даже не пошатнулся. Особенностью гибридного его организма являлось, в частности, наличие в носу кости вместо хряща. Драконы, пока учатся до столетнего возраста летать, имеют привычку частенько падать на гранитные скалы, вот и кости у них крепче стали. Так что Вовик с таким же успехом мог испробовать апперкот в чугунную рельсу. Вопль его парализовал цепь добровольческой зондеркоманды.

— Не бей меня больше, — посоветовал Нуми, — дольше в гипсе пробудешь.

Ирония, как и понятие о рабстве, весьма смутно находило пристанище в драконьих мозгах. Но со стороны вышло как издевка…

И тут со стремительностью Первой Конной налетела Настя Диденко с накинутым мужским пальто и в мокрых домашних тапочках.

Не обращая внимания на стонущего и держащего на весу правую руку Вовика, она довольно выпуклой грудью как броней Т–34 занаступала на пятившегося несмотря на численное свое превосходство агрессора, при этом сварливо оря словно базарная Матрена:

— А ну пошли вон, добры молодцы! Шаляй-валяй отседова, слышь кому говорят? Я Сереге Кирюхину позвонила и Саньке Бесшабашному, коли руки чешутся, можете их обождать, вам потом маманьки йоду и зеленки на хари помажут! Че стоишь, як быдло, драпай, бо портки опосля Саньки стирать будешь! Сопляки! — крикнула она вслед ретировавшемуся в беспорядке противнику. И рассеяв таким образом орду поганую, она повернулась к Наташе и дракону, чуть не выронив пальто в лужу:

— У вас все в порядке, ребятки-козлятки? Кто же так волков не боится, по лесу ходя! Хорошо я этих мародеров у подъезда заприметила. Ошивались, ошивались, а потом юрк — и нету. Папашин бинокль хвать — пузырила и обмерла: не иначе как Наташку с хахалем бить будут! Я и сразу шасть сюда…

Взволнованная Настя бывала жутко красноречивой. Кроме того, раньше, пока телом не стала напоминать женщину, в школе ее прозвали БМП. Было за что.

Дракон с удивлением взирал на Настю.

— Валькирия, — сказал он одобрительно и повернулся к Наташе. — Я правильно тебя понял, солнышко мое?

Наташа, поднявшись на цыпочки и почти плача от радости, гладила мягкие чешуйки его щек:

— Правильно, правильно, милый, — шептала она. — Не больно тебе, хороший ты мой?

— Знаешь… булавой больнее, — попытался отшутиться Нуми.

Настя, вспомнившая наконец значение слова «валькирия» и этим польщенная, прокашлялась тоном если не матери, то старшей сестры:

— Пойдемте ко мне на хату целоваться, молодые люди. У меня ноги мокрые, простужусь.

Идя к подъезду, Наташа спросила:

— Ты что, правда Сережке с Санькой позвонила?

Настя махнула рукой.

— Да куда там! Саньке по пустякам звонить накладно, а Серега со своей жидовочкой в кино на сеанс с девятнадцати ушел.

— Так я и догадался! — воскликнул то ли восхищенный, то ли недоумевающий Нуми.

Наташа захихикала.