Александър Пушкин
Приказка за цар Салтан

Александр Пушкин
Сказка о царе Салтане

Вечер… в стаята седят

три девици и предат.

„Ако бих била царица —

каза първата девица, —

бих приготвила сама

пир за цялата земя.“

„Ако бих била царица —

каза нейната сестрица, —

аз платна ще натъка,

всичко с тях ще облека.“

„Ако бих била царица —

казва третата сестрица, —

царя ни ще наградя —

син-юнак ще му родя.“

 

 

Щом го каза, в тъмнината

скръцна тихичко вратата,

влезе тук самият цар —

на страната господар.

Чул бе всичко, що говорят:

той стоял бе зад стобора;

най хареса, най разбра

той последната сестра.

„Мила, хубава девице —

каза той, — бъди царица

и роди ми ти юнак,

щом настъпи есен пак.

Вий сестрици-гълъбици,

с мен и с вашата сестрица

тръгвайте за дом богат,

ще живеете в палат.

Първата ще е готвачка,

а пък втората — тъкачка.“

 

 

Всички с годеника-цар

влязоха в палата стар.

Царят дълго не мая се:

още вечерта венча се.

И на веселба, игра,

той покани, насъбра

гости знатни, именити;

младоженците честити

след богат, разкошен пир

легнаха си най-подир.

В гняв готвачката беснее,

а сестра й — сълзи лее,

те завиждат и сумтят,

от злина и яд кипят.

А пък младата царица

помни, що като девица

тя на царя обеща,

и зачена през нощта.

 

 

Тръгна царят да воюва,

със жена си се сбогува,

каза да се пази тя,

вярна да е в обичта.

И докато той воюва,

по жена и дом тъгува,

тя роди му хубав син —

колкото един аршин.

И над своето детенце

бди — орлица над орленце,

вест на царя праща тя,

че е станал той баща.

А със сватя Бабариха

тъй сестрите й решиха:

пратеника да възпрат

и да я оклеветят;

вестоносец друг си хващат,

друга вест на царя пращат:

че си има той царче,

не момиче, не момче,

не позната животинка,

а невиждана гадинка.

 

 

Царят, щом узна това,

своя гняв сдържа едва;

и без малко не обеси

този, що вестта донесе.

Но престана да крещи

и разумно той реши:

нека те да го почакат —

лично той да види как е.

 

 

Конник — вестоносец млад,

влиза в царския палат…

А сестрите с Бабариха

пак се сдумаха, решиха

някак да го оберат:

здравата го те поят

и торбата му пребъркват,

и писмо там друго пъхват.

И с това писмо оттам

при болярите пиян

носи заповед такава:

„Царят строго повелява

да удавят, умъртвят

и жена му, и синът.“

Щом така желае царят,

натъжените боляри

влизат в спалнята и там

пред царицата едвам

не заплакват, но повтарят,

що е заповядал царят;

те прочитат го на глас

и веднага, в тоя час

я затварят със детето

в бъчва — хвърлят ги в морето —

цар Салтан уж бил решил,

той така бил наредил.

 

 

Трепкат, светят си звездите,

пляскат, гонят се вълните;

облак се в небето рей,

бъчвата вълна люлей.

И царицата във нея

плаче, блъска се, слабее;

а пък царското дете —

не с дни — с часове расте.

Плаче майката, горката…

А детето на вълната

дума: „Ти си ми добра

и във своята игра

в морските скали се плискаш

и отиваш, дето искаш,

потопяваш ти брегът,

кораби по теб вървят —

не губи ни, пощади ни

и на суша изхвърли ни!“

Чу вълната, заплющя,

на брега веднага тя

бъчвата изнесе леко

и отля се пак далеко.

Майката с момчето там

чувствуват брега едвам;

Бог дотука ги опази,

но навън как да излязат?

А момчето посъбра

сили и с глава опря

здравото дебело дъно.

„Тук прозорец ще издъня!“ —

каза то и след това

дъното изби с глава.

 

 

Вдъхнаха навън дълбоко;

гледат — хълм в поле широко,

и море, и дъб зелен

там на хълма извисен.

А момчето за вечеря

мисли нещо да намери.

Прът откърши от дъбът,

лък изви от този прът

и със шнура си набързо

краищата той завърза,

за стрела изостри тръст

и заспуска се чевръст

край брега във долината —

дивеч търси край водата.

 

 

До морето стигна той,

чува стон, сподавен вой…

Ей морето се люлее,

ясно — работата зле е:

ястреб със крила плющи

и над лебед се върти,

лебедът водата плиска,

мъти я, шуми и писка…

Злият хищник настървен

удря с клюн окървавен…

Но стрела запя ваблизо,

ястреба за миг прониза

и кръвта му зашуртя,

и царевичът се спря;

гледа — ястребът се дави,

но не птичи глас издава,

стене, писка и реве,

че го лебедът кълве,

гибелта му ускорява,

със крило го бие, дави,

към царевича възви

и на руски промълви:

„Ти си мой добър спасител,

избавител, отмъстител,

не тъжи, че тоя ден

ще гладуваш зарад мен,

че си хвърлил ти стрелата,

нека туй да е бедата.

Със добро ще ти платя,

щедро ще те наградя:

ти спаси не лебед-птица,

а спаси от смърт девица,

в ястреб ти стрела заби,

но магьосник зъл уби.

Туй ще помня аз навеки

и отблизо и далеко

с теб ще бъда, а сега

ти върви си без тъга.“

 

 

Литна лебедът далече,

цял ден чакат, мръква вече,

пуст и мрачен е брегът,

гладни легнаха да спят.

Пръв царевичът се буди —

гледа, мисли и се чуди:

как нощес пред него там

е израсъл град голям

с кули и стени зъбчати

и зад тях — кубета злати —

църкви в тишина и мир,

манастир до манастир.

Майка си веднага буди,

ахка тя — и все се чуди.

Мисли той, че на шега

прави лебедът така.

Майката с сина се вдигат

към града и щом пристигат,

юрна се навън градът,

в хор камбаните ечат.

Всичко се към тях отправи:

хор църковен Бога слави;

среща ги дворецът, цял

блеснал в злато и кристал.

Всички там ги възхваляват,

на царевича поставят

княжески калпак — и княз

той им става в тоя час.

В столицата оттогава

почна той да управлява,

в дом разкошен заживя,

княз Гвидон се назова.

 

 

Вятър по море лудува,

корабче платна надува,

в сини морски ширини

пори гривести вълни.

А моряците дивят се,

върху кораба тълпят се:

там на острова познат

виждат нов чудесен град,

със кубета златоглави и

пристанище с застава.

И топове в залп гърмят,

искат кораба да спрат.

Ето слизат всички гости;

кани ги Гвидон на гости

и гощава ги добре,

пита ги — да разбере

откъде, с какво търгуват

и в каква посока плуват.

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът

и търгувахме от лани

със самури, с астрагани;

а на изток се стремим,

предстои ни да вървим

покрай острова Буяна,

в царството на цар Салтана…“

Князът казва: „Господа,

на добър път и без беда

през морето там стигнете

и на цар Салтан кажете,

че изпращам му поклон…“

Тръгват те, а княз Гвидон

тъжен гледа — ето вече

корабът се скри далече;

гледа — по вълните там

плува лебедът насам.

„Що си, княже мой юначен,

днес така умислен, мрачен,

мълчалив, опечален?“ —

казва той, а натъжен,

княз Гвидон му отговаря:

„Мъка тежка ме изгаря,

тъжен съм, че в този час

за баща си мисля аз.“ —

Лебедът му казва: „Ето,

искаш ли сега в морето

да им станеш ти другар?

Превърни се на комар!“

Яхна лебедът вълната

и пред княза във водата

плесна силно със крила,

с капки княза цял обля.

В точица Гвидон смали се,

на комар преобрази се,

кораба в безкрайността

той догони, прилетя,

тихо спусна се, изви се,

в малка пукнатина скри се.

 

 

Вятър весело плющи,

кораб весело лети

покрай острова Буяна,

към града на цар Салтана;

ей желаната страна

в синята далечина.

Ето слизат всички гости,

кани ги Салтан на гости —

с тях крилатия другар

влезе при самия цар.

Гледа — цял сияе в злато

цар Салтан, седи в палата

на престол, с венец и взрян,

мисли тъжно замечтан.

А сестрите с Бабариха

се поглеждат мълком, тихо

до престола му седят,

гледат го в очи, слухтят.

Царят гостите тогава,

със богат обяд гощава,

пита дълго ли са те

плували и докъде,

как е там — добре ли, зле ли,

и що чудно са видели?

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът,

там добре е, дето бяхме,

чудно чудо ний видяхме:

има остров с бряг висок,

залив — стръмен и дълбок;

пуст, необитаем беше,

дъб самотен там растеше,

а сега израснал град,

хубав, славен и богат,

със кубета — все от злато,

със градини и палати,

там живее княз Гвидон,

той изпраща ти поклон.“

„Само да съм жив, ще ида

гост на княз Гвидон, ще видя

тоя чуден остров сам“ —

казва удивен Салтан.

А сестрите с Бабариха

се спогледаха, решиха

той да не отиде там.

И готвачката едвам

поусмихна се лукаво

и намигна им тогава,

каза: „Интересно, да,

но не струва си труда.

Друго знам: ела в гората,

катеричка под елата

пее денем и нощя,

лешници си хрупка тя,

ала лешници чудати —

със черупки чисто злато,

ядките им — чист елмаз,

туй разбирам чудо аз.“

Пак се чудом чуди царят,

а от яд кипи комарът,

жилна лелка си за миг

в дясното око, със вик

тя се люшна пребледняла —

бе с окото ослепяла.

Скачат всички и крещят,

та комара да ловят.

А пък той — изтънко-тънко

през прозореца избрънка

и постигнал си целта,

през морето отлетя.

 

 

По брега отново княза

ходи, гледа — забеляза:

ето по вълните там

плува лебедът насам.

„Що си, княже мой юначен,

днес така умислен, мрачен,

мълчалив, опечален?“ —

пита той, а натъжен

княз Гвидон му отговаря:

„Мъка тежка ме изгаря,

чудо имало и аз

искам да е то у нас.

Имало ела в гората,

катеричка под елата

пее денем и нощя,

лешници си хрупка тя,

ала лешници чудати —

със черупки чисто злато,

ядките им — чист елмаз;

вярно ли е? Знам ли аз?“

Казва лебедът на князът:

„Вярно е това, що казват,

знам го; в къщи си върви,

мъката си забрави,

ще ти служа вярна служба

зарад вечната ни дружба.“

Князът, вече ободрен,

тръгна си раэвеселен;

щом пристигна той във двора,

гледа — под ела, сред хора

катеричка — красота —

хрупка златен лешник тя,

и елмазецът отбира,

а черупките събира

и нарежда куп до куп,

и си пее — хрупа-хруп!

Насъбрали се на двора,

слушат я добрите хора.

Княз Гвидон се удиви

и зарадван промълви:

„Ех, ти, лебед — дай му, Боже,

да е весел, колко може.“

Дигна после княз Гвидон

в двора си кристален дом,

катеричката постави

там и писар й остави —

денонощно да стои,

лешниците да брои.

 

 

Вятър по море лудува,

корабче платна надува,

в сини морски ширини

пори гривести вълни,

покрай остров с бряг неравен,

покрай град голям и славен

и топове в залп гърмят —

искат кораба да спрат.

Ето слизат всички гости,

кани ги Гвидон на гости

и гощава ги добре,

пита ги — да разбере —

откъде, с какво търгуват

и в каква посока плуват.

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът,

изпродадохме ний много

донски жребци бързоноги.

А ни чака дълъг път —

ще отплуваме отвъд,

покрай острова Буяна,

в царството на цар Салтана.“

Князът казва; „Господа,

на добър пъг, без беда

през морета, океани

в царството на цар Салтана;

отнесете му поклон

и от мене — княз Гвидон.“

 

 

Сбогом гостите си взеха

и отново път поеха.

Лебедът намери пак

княза на самия брят.

Моли князът: в далнината

нещо тегли му душата…

Плесна лебедът с крила,

с капки княза пак обля,

той в муха преобрази се,

бързо полетя, изви се

между небо и море

и във корабът се свре.

 

 

Вятър весело плющи,

кораб весело лети

покрай острова Буяна,

към града на цар Салтана;

ей желаната страна

в синята далечина.

Ето слизат всички гости,

кани ги Салтан на гости

и след тях в палата пак

влезе нашият юнак.

Гледа — цял сияе в злато

цар Салтан, седи в палата

на престол, с венец и взрян,

мисли, тъжно замечтан.

А сестрите завистливи

с Бабариха, мълчаливи,

до престола му седят,

като жаби зли слухтят.

Царят гостите тогава

със богат обяд гощава,

пита дълго ли са те

плували и докъде,

как е там — добре ли, зле ли

и що чудно са видели?

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът,

там добре е, дето бяхме,

чудно чудо ний видяхме:

има остров непознат,

в тоя остров има град

с кули, със кубета злати,

със градини, със палати;

пред двореца, под ела,

в къща, цяла от стъкла,

катеричка си живее,

чудно нещо тя умее!

Пее денем и нощя,

лешници си хрупка тя,

лешниците — чудновати —

със черупки чисто злато,

ядките — елмаз — искрят

и слуги над нея бдят;

чест войската й отдава;

писар честен надзирава,

деноношно там стои,

лешниците той брои;

от черупките монети

леят, а момите шетат

и насипват със елмаз

бъчви, каци — час по час.

Всички там са все богати;

няма хижи — все палати.

Там живе княз Гвидон,

той изпраща ти поклон;“

„Само да съм жив, ще ида

гост на княз Гвидон, ще видя

тоя чуден остров сам“ —

казва удивен Салтан.

А сестрите с Бабариха

се спогледаха, решиха

той да не отиде там.

И подсмива се едвам

първата сестра лукаво:

„Нищо чудно там не става. —

Помълча и пак подзе: —

Катеричката гризе

камъни и злато ражда,

купища елмаз изважда;

с туй не ще ни удивиш,

даже да ни убедиш.

Аз познавам друго чудо:

люшне се морето лудо,

забушува, закипи

и брега си потопи,

пък отлее се и в мрака

тридеоет и три юнака

прави на брега стоят

в брони като жар горят,

всички — хубавци отбрани,

млади, снажни, великани,

все еднакви, все отбор,

главатар им — Черномор.

Ако трябва да се чудя,

ей това се казва чудо.“

Умно гостите мълчат,

спор със нея те не щат.

Цар Салтан се удивява,

а Гвидон се разлютяеа,

жилна тетка си за миг

в лявото око, със вик

тя се тръшна побледняла:

бе с окото ослепяла.

Всички викат: „Дръжте, бре!“

Но дорде се разбере,

през прозорчето мухата

бръмна към далечината,

отлетя до своя дом

през морето княз Гвидон.

 

 

Князът край морето ходи,

с поглед по морето броди;

гледа по вълните — там

плува лебедът насам.

„Що си, княже мой юначен,

днес така умислен, мрачен,

мълчалив, опечален?“ —

пита той, а натъжен

княз Гвидон му отговаря:

„Мъка тежка ме изгаря,

чудо имало и аз

искам да е то у нас.“

„А какво е това чудо?“

„Люшне се морето лудо,

забушува, закипи

и брега си потопи,

пък отлее се и в мрака

тридесет и три юнака,

прави на брега стоят,

в брони като жар горят,

всички — хубавци отбрани,

млади, снажни, великани,

все еднакви, все отбор,

главатар им — Черномор.“

„Туй ли те смущава? — каза

кротко лебедът на княза. —

Не тъгувай, зная аз —

и това е в мойта власт.

Тези воини подводни

все са мои братя родни.

Не тъжи, а замини,

братята ми посрещни!“

 

 

Князът, утешен, закрачи,

в кулата си той се качи,

гледа — ураган заля

в миг брега и се отля,

и остави там във мрака

тридесет и три юнака —

ето, по брега вървят,

в брони като жар горят,

крачат те по двама смело,

главатарят — с къдри бели

води ги по двама в строй,

към града ги води той.

Спуска се Гвидон да среща

гостите, нахлу насреща

и града като на сбор;

заговори Черномор:

„Лебедът ни прати, княже,

и поръча да ти кажа,

че ще пазим твоя град

славен, хубав и богат.

И от днес на будна смяна

всяка нощ от океана

ще излизаме сами

край високите стени.

С тебе скоро ще се видим,

а сега ще си отидем,

вън не дишаме добре.“

И се скриха вдън-море.

 

 

Вятър по море лудува,

корабче платна надува

в сини морски ширини,

пори гривести вълни,

покрай остров с бряг неравен,

покрай град голям и славен:

и топове в залп гърмят,

искат кораба да спрат

с чуждите далечни гости —

кани ги Гвидон на гости;

той гощава ги добре,

пита ги — да разбере —

как и със какво търгуват

и в каква посока плуват.

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът

и продавахме стомана,

злато и сребро ковано;

а ни чака дълъг път —

ще отплуваме отвъд,

покрай острова Буяна,

в царството на цар Салтана.“

Князът казва: „Господа,

на добър път, без беда

вий морето прекосете

и до цар Салтан стигнете;

отнесете му поклон

и от мене — княз Гвидон“.

 

 

Сбогом гостите си взеха

и отново път поеха.

Лебедът намери пак

княза на самия бряг.

Моли князът — в далнината

нещо тегли му душата…

Плесна лебедът с крила,

с капки княз Гвидон обля.

Князът много намали се,

във оса преобрази се,

кораба в безкрайността

той догони, прилетя,

тихо спусна се, изви се,

в малка пукнатина скри се.

 

 

Вятър весело плющи,

кораб весело лети

покрай острова Буяна,

към града на цар Салтана.

Ей, желаната страна

в синята далечина.

Ето слизат всички гости —

кани ги Салтан на гости;

и със тях в двореца пак

влезе нашият юнак.

Гледа — цял сияе в злато

цар Салтан, седи в палата

на престол, с венец и — взрян —

мисли, тъжно замечтан.

А сестрите завистливи

с Бабариха, мълчаливи,

до престола му седят

и слухтят, и зорко бдят.

Царят гостите тогава

със богат обяд гощава,

пита дълго ли са те

плували и докъде,

как е там — добре ли, зле ли,

и що чудно са видели?

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът;

там добре е, дето бяхме,

чудно чудо ний видяхме.

Има остров непознат,

в тоя остров има град,

всяка нощ там става чудо:

люшне се морето лудо,

забушува, закипи

и брега си потопи,

пък отлее се — и в мрака

тридесет и три юнака

прави на брега стоят,

в брони като жар горят;

всички — хубавци отбрани,

млади, снажни, великани,

все еднакви, вое отбор,

главатар им — Черномор.

Из морето ги извежда

и по двама ги повежда;

покрай острова вървят,

цяла нощ те зорко бдят;

няма стража по-надеждна,

по-безстрашна, по-прилежна,

Там живее княз Гвидон,

той изпраща ти поклон.“

„Само да съм жив, ще ида

гост на княз Гвидон, ще видя

тоя чуден остров сам“ —

казва удивен Салтан.

А сестрите се стаиха —

нито гък, но Бабариха,

поусмихната едва,

казва: „Зная го това —

хора из море след буря

идат, в острова дежурят,

що за чудо? Но поне

вярно ли е, или не?

Друго чудо се разправя

носи се мълва такава:

за царкиня — красота —

хубавица на света.

Денем — слънчице прекрасно,

нощем — месечинка ясна,

месец в къдрите блести,

на чело звезда пламти.

А пристъпва горда, права,

сякаш се паун задава.

Заговори — слушаш ти,

сякаш ручейче шурти.

Туй е чудо най-голямо,

във света подобно няма.“

Умно гостите мълчат,

спор да водят те не щат.

Слуша и се чуди царя,

а Гвидон от яд изгаря,

жали бабата сега

и направи той така:

разбръмча се, кръг направи

около носа й, здраво

жилна я в носа голям

и мехур изскочи там.

И се вдигна пак тревога:

„Помогнете, ай, за Бога!

Дръж, лови, души, тъпчи!…“

А над тях бръмчи, бръмчи…

през прозорчето осата

бръмна към далечината

и през морския безкрай

отлетя във своя край.

 

 

Князът край морето ходи,

с поглед по морето броди,

гледа — по вълните там

иде лебедът насам.

„Що си, княже мой юначен,

днес така умислен, мрачен,

мълчалив, опечален?“

Княз Гвидон му отговаря:

„Мъка тежка ме изгаря:

всеки си е задомен,

ходя само аз ерген.“

„А коя избрал си?“ Князът

казва: „Чувам да приказват

за царкиня — красота —

хубавица на света.

Денем — слънчице прекрасно,

нощем — месечинка ясна,

месец в къдрите блести,

на чело звезда пламти.

А пристъпва горда, права —

сякаш се паун задава;

заговори — слушаш ти,

сякаш ручейче шурти.

Само истина ли казват?“

Чака неспокоен князът.

Гледа — лебедът мълчи,

пак загледа го в очи:

„Знам я чудната девица,

но не е туй ръкавица —

на ръка я подържиш,

хрумне ти — и я свалиш.

Та преди да се венчаваш,

после да не съжаляваш,

обмисли добре това:

тя не е за ден, за два.“ —

Князът се кълне, че нему

за женитба му е време,

че за всичко е мислѝл

и премислил, и решил,

че царкинята да види,

той готов е да отиде

сам пеша до край светът

по опасен, труден път.

Лебедът въздъхна, рече:

„Но защо така далече?

Тя е тук във тоя час:

че царкинята съм аз.“

Плесна лебедът с крилата

и политна над водата,

над брега се извиши,

в храсталака се сниши,

тръсна се и се разгърна,

на царкиня се превърна.

Месец в къдрите блести,

на чело звезда пламти,

запристъпва — горда, права,

сякаш се паун задава,

заговори — слушаш ти,

сякаш ручейче шурти.

Князът я прегръща нежно,

тръгват те и я завежда

там — при майка си — Гвидон,

в своя хубав, славен дом.

Коленичи той пред нея,

рече: „Майко мила, ей я —

тя ще бъде отсега

мен жена, на теб снаха.

Молим те за одобрение,

дай ни свойто разрешение,

своя майчин благослов —

да живеем в мир, любов.“

Тя с икона чудотворна

над главите им покорни

сълзи лее и реди:

„Господ да ви награди!“

Много-много не чакаха,

а набързо се венчаха;

в мир живеят, чакат те

да им се роди дете.

 

 

Вятър по море лудува,

корабче платна надува,

в сини морски ширини

пори гривести вълни,

покрай остров с бряг неравен,

покрай град голям и славен

и топове в залп гърмят,

искат кораба да спрат.

Спират, слизат всички гости,

кани ги Гвидон на гости,

той гощава ги добре,

пита ги — да разбере —

със какво и как търгуват

и в каква посока плуват.

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът.

Забранени стоки тайно

карахме в страни незнайни,

а ни чака дълъг път

все на изток — там отвъд,

покрай острова Буяна,

в царството на цар Салтана.“

Князът каза: „Господа,

на добър път, без беда

по морето, океана,

поздравете цар Салтана,

припомнете му от мен,

че го чакам всеки ден;

обещал е — а се бави,

да не би да ме забрави,

пращам му по вас поклон.“

Тръгват те, а княз Гвидон

си остана у дома си,

не дели се от жена си.

 

 

Вятър весело плющи,

кораб весело лети

покрай острова Буяна,

към града на цар Салтана.

Ей познатата страна

в синята далечина.

Спират, слизат всички гости —

кани ги Салтан на гости…

Гледат — седнал цар Салтан

със венец и замечтан,

а сестрите завистливи

с Бабариха, мълчаливи,

седнали до него бдят,

все оглеждат и слухтят.

Царят гостите тогава

със богат обяд гощава,

пита: дълго ли са те

плували и докъде,

как е там — добре ли, зле ли,

и що чудно са видели?

Отговарят: „В своя път

ний кръстосахме светът,

там добре е, дето бяхме,

чудно чудо ний видяхме:

има остров непознат

и във тоя остров — град

със кубета все от злато,

със градини, със палати.

Пред двореца, под ела,

в къща, цяла от стъкла,

катеричка си живее,

чудно нещо тя умее:

пее денем и нощя,

лешници си хрупка тя,

лешницнте — чудновати —

със черупки — чисто злато,

ядките — от чист елмаз

и я хранят час по час.

Има там и друго чудо:

люшне се морето лудо,

забушува, закипи

и брега си потопи,

пък отлее се и в мрака

тридесет и три юнака

прави на брега стоят,

в брони като жар горят,

всички — хубавци отбрани,

млади, стройни, великани,

все еднакви, все отбор,

главатар им — Черномор.

Няма стража по-надеждна,

по-безстрашна, по-прилежна.

Князът има си жена,

ах, красавица една!

Денем — слънчице прекрасно,

нощем — месечинка ясна,

месец в къдрите блести,

на чело звезда пламти;

княз Гвидон там управлява,

всеки радостно го слави;

праща ти сега поклон,

но сърдит ти е Гвидон:

щял си уж да му гостуваш,

а кога ще отпътуваш?“

 

 

Каза царят да строят

флотата за дълъг път.

А сестрите с Бабариха

се спогледаха, решиха

пак да го разубедят —

да не тръгне той на път.

Но Салтан не ги и слуша

викна той, та ги проглуши:

„Цар ли съм, или дете?“

И уплашиха се те.

„Тръгвам“ — каза той и тропна,

и вратата силно хлопна.

 

 

Край прозореца седи

князът, леко се бразди

тихото море безмерно

и потрепва равномерно.

В синята далечина

се показаха платна —

носи се по океана

флотата на цар Салтана.

Скочи княз Гвидон, за миг

екна гръмогласен вик:

„Майко и невясто, ето

погледнете към морето,

виждате ли — хей оттам —

татко движи се насам.“

Флотата се приближава,

княз Гвидон я наблюдава;

цар Салтан стои отпред —

гледа със далекоглед.

А сестрите завистливи

с Бабариха мълчаливо

чудят се на този град,

в този остров непознат.

А топове загърмяха

и камбани заечаха;

идва на брега Гвидон,

среща царя със поклон

и сестрите завистливи

с Бабариха. И отиват,

всички към града вървят,

бавно крачат и мълчат.

 

 

Всички идват към палата,

а във брони край вратата

братя — тридесет и три,

всеки с поглед смел гори,

всички хубавци отбрани,

млади, стройни, великани,

все еднакви, все отбор,

главатар им — Черномор.

Царят тръгна към палата,

катеричка под елата

хрупка златен лешник тя

и си пее песента,

и елмазецът отбира,

във торбичка го прибира,

от черупки — златен сбор,

свети хубавият двор.

Бързат гостите нататък,

гледат, чудят се — снахата:

месец в къдрите блести,

на чело звезда пламти

стъпва гордо, величаво,

сякаш се паун задава,

със свекървата върви,

царят срещу тях възви,

разигра му се сърцето,

гледа той, познава ето,

тя е — сякаш се смрази…

и задави се в сълзи…

и прегърна той жена си,

и сина си, и снаха си,

всички да се веселят

сядат — пият и ядат.

А сестрите завистливи

с Бабариха мълчаливо

се разбягаха от срам,

но намериха ги там.

Трите всичко си признаха,

лицемерно поридаха;

царят — весел, вместо съд

пусна ги да си вървят.

Цар Салтан развесели се

и от радост понапи се.

Бях и аз там — ядох, пих,

и от нищо не вкусих.

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком.

„Кабы я была царица, —

Говорит одна девица, —

То на весь крещеный мир

Приготовила б я пир“.

„Кабы я была царица, —

Говорит её сестрица, —

То на весь бы мир одна

Наткала я полотна“.

„Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —

Я б для батюшки-царя

Родила богатыря“.

 

 

Только вымолвить успела,

Дверь тихонько заскрыпела,

И в светлицу входит царь,

Стороны той государь.

Во всё время разговора

Он стоял позадь забора;

Речь последней по всему

Полюбилася ему.

„Здравствуй, красная девица, —

Говорит он, — будь царица

И роди богатыря

Мне к исходу сентября.

Вы ж, голубушки-сестрицы,

Выбирайтесь из светлицы,

Поезжайте вслед за мной,

Вслед за мной и за сестрой:

Будь одна из вас ткачиха,

А другая повариха“.

 

 

В сени вышел царь-отец.

Все пустились во дворец.

Царь недолго собирался:

В тот же вечер обвенчался.

Царь Салтан за пир честной

Сел с царицей молодой;

А потом честные гости

На кровать слоновой кости

Положили молодых

И оставили одних.

В кухне злится повариха,

Плачет у станка ткачиха,

И завидуют оне

Государевой жене.

А царица молодая,

Дела вдаль не отлагая,

С первой ночи понесла.

 

 

В те поры война была.

Царь Салтан, с женой простяся,

На добра-коня садяся,

Ей наказывал себя

Поберечь, его любя.

Между тем, как он далёко

Бьётся долго и жестоко,

Наступает срок родин;

Сына бог им дал в аршин,

И царица над ребёнком

Как орлица над орлёнком;

Шлёт с письмом она гонца,

Чтоб обрадовать отца.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Извести её хотят,

Перенять гонца велят;

Сами шлют гонца другого

Вот с чем от слова до слова:

„Родила царица в ночь

Не то сына, не то дочь;

Не мышонка, не лягушку,

А неведому зверюшку“.

 

 

Как услышал царь-отец,

Что донес ему гонец,

В гневе начал он чудесить

И гонца хотел повесить;

Но, смягчившись на сей раз,

Дал гонцу такой приказ:

„Ждать царёва возвращенья

Для законного решенья“.

 

 

Едет с грамотой гонец,

И приехал наконец.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Обобрать его велят;

Допьяна гонца поят

И в суму его пустую

Суют грамоту другую —

И привёз гонец хмельной

В тот же день приказ такой:

„Царь велит своим боярам,

Времени не тратя даром,

И царицу и приплод

Тайно бросить в бездну вод“.

Делать нечего: бояре,

Потужив о государе

И царице молодой,

В спальню к ней пришли толпой.

Объявили царску волю —

Ей и сыну злую долю,

Прочитали вслух указ,

И царицу в тот же час

В бочку с сыном посадили,

Засмолили, покатили

И пустили в Окиян —

Так велел-де царь Салтан.

 

 

В синем небе звёзды блещут,

В синем море волны хлещут;

Туча по небу идет,

Бочка по морю плывет.

Словно горькая вдовица,

Плачет, бьётся в ней царица;

И растет ребёнок там

Не по дням, а по часам.

День прошёл, царица во́пит…

А дитя волну торопит:

„Ты, волна моя, волна!

Ты гульлива и вольна;

Плещешь ты, куда захочешь,

Ты морские камни точишь,

Топишь берег ты земли,

Подымаешь корабли —

Не губи ты нашу душу:

Выплесни ты нас на сушу!“

И послушалась волна:

Тут же на берег она

Бочку вынесла легонько

И отхлынула тихонько.

Мать с младенцем спасена;

Землю чувствует она.

Но из бочки кто их вынет?

Бог неужто их покинет?

Сын на ножки поднялся,

В дно головкой уперся,

Понатужился немножко:

„Как бы здесь на двор окошко

Нам проделать?“ — молвил он,

Вышиб дно и вышел вон.

 

 

Мать и сын теперь на воле;

Видят холм в широком поле,

Море синее кругом,

Дуб зеленый над холмом.

Сын подумал: добрый ужин

Был бы нам, однако, нужен.

Ломит он у дуба сук

И в тугой сгибает лук,

Со креста снурок шелковый

Натянул на лук дубовый,

Тонку тросточку сломил,

Стрелкой легкой завострил

И пошёл на край долины

У моря искать дичины.

 

 

К морю лишь подходит он,

Вот и слышит будто стон…

Видно на́ море не тихо;

Смотрит — видит дело лихо:

Бьётся лебедь средь зыбей,

Коршун носится над ней;

Та бедняжка так и плещет,

Воду вкруг мутит и хлещет…

Тот уж когти распустил,

Клёв кровавый навострил…

Но как раз стрела запела,

В шею коршуна задела —

Коршун в море кровь пролил,

Лук царевич опустил;

Смотрит: коршун в море тонет

И не птичьим криком стонет,

Лебедь около плывет,

Злого коршуна клюет,

Гибель близкую торопит,

Бьёт крылом и в море топит —

И царевичу потом

Молвит русским языком:

„Ты, царевич, мой спаситель,

Мой могучий избавитель,

Не тужи, что за меня

Есть не будешь ты три дня,

Что стрела пропала в море;

Это горе — всё не горе.

Отплачу тебе добром,

Сослужу тебе потом:

Ты не лебедь ведь избавил,

Девицу в живых оставил;

Ты не коршуна убил,

Чародея подстрелил.

Ввек тебя я не забуду:

Ты найдешь меня повсюду,

А теперь ты воротись,

Не горюй и спать ложись“.

 

 

Улетела лебедь-птица,

А царевич и царица,

Целый день проведши так,

Лечь решились на тощак.

Вот открыл царевич очи;

Отрясая грёзы ночи

И дивясь, перед собой

Видит город он большой,

Стены с частыми зубцами,

И за белыми стенами

Блещут маковки церквей

И святых монастырей.

Он скорей царицу будит;

Та как ахнет!.. „То ли будет? —

Говорит он, — вижу я:

Лебедь тешится моя“.

Мать и сын идут ко граду.

Лишь ступили за ограду,

Оглушительный трезвон

Поднялся со всех сторон:

К ним народ навстречу валит,

Хор церковный бога хвалит;

В колымагах золотых

Пышный двор встречает их;

Все их громко величают

И царевича венчают

Княжей шапкой, и главой

Возглашают над собой;

И среди своей столицы,

С разрешения царицы,

В тот же день стал княжить он

И нарёкся: князь Гвидон.

 

 

Ветер на море гуляет

И кораблик подгоняет;

Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах.

Корабельщики дивятся,

На кораблике толпятся,

На знакомом острову

Чудо видят наяву:

Город новый златоглавый,

Пристань с крепкою заставой;

Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.

Пристают к заставе гости;

Князь Гвидон зовёт их в гости,

Их он кормит и поит

И ответ держать велит:

„Чем вы, гости, торг ведёте

И куда теперь плывёте?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет,

Торговали соболями,

Чернобурыми лисами;

А теперь нам вышел срок,

Едем прямо на восток,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…“

Князь им вымолвил тогда:

„Добрый путь вам, господа,

По морю по Окияну

К славному царю Салтану;

От меня ему поклон“.

Гости в путь, а князь Гвидон

С берега душой печальной

Провожает бег их дальный;

Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.

„Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ты тих, как день ненастный?

Опечалился чему?“ —

Говорит она ему.

Князь печально отвечает:

„Грусть-тоска меня съедает,

Одолела молодца:

Видеть я б хотел отца“.

Лебедь князю: „Вот в чём горе!

Ну, послушай: хочешь в море

Полететь за кораблем?

Будь же, князь, ты комаром“.

И крылами замахала,

Воду с шумом расплескала

И обрызгала его

С головы до ног всего.

Тут он в точку уменьшился,

Комаром оборотился,

Полетел и запищал,

Судно на море догнал,

Потихоньку опустился

На корабль — и в щель забился.

 

 

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит

Мимо острова Буяна,

К царству славного Салтана,

И желанная страна

Вот уж издали видна.

Вот на берег вышли гости;

Царь Салтан зовёт их в гости,

И за ними во дворец

Полетел наш удалец.

Видит: весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате

На престоле и в венце

С грустной думой на лице;

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Около царя сидят

И в глаза ему глядят.

Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:

„Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?

Ладно ль за морем, иль худо?

И какое в свете чудо?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет;

За морем житьё не худо,

В свете ж вот какое чудо:

В море остров был крутой,

Не привальный, не жилой;

Он лежал пустой равниной;

Рос на нем дубок единый;

А теперь стоит на нем

Новый город со дворцом,

С златоглавыми церквами,

С теремами и садами,

А сидит в нем князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон“.

Царь Салтан дивится чуду;

Молвит он: „Коль жив я буду,

Чудный остров навещу,

У Гвидона погощу“.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Не хотят его пустить

Чудный остров навестить.

„Уж диковинка, ну право, —

Подмигнув другим лукаво,

Повариха говорит, —

Город у моря стоит!

Знайте, вот что не безделка:

Ель в лесу, под елью белка,

Белка песенки поёт

И орешки всё грызёт,

А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,

Ядра — чистый изумруд;

Вот что чудом-то зовут“.

Чуду царь Салтан дивится,

А комар-то злится, злится —

И впился комар как раз

Тетке прямо в правый глаз.

Повариха побледнела,

Обмерла и окривела.

Слуги, сватья и сестра

С криком ловят комара.

„Распроклятая ты мошка!

Мы тебя!..“ А он в окошко,

Да спокойно в свой удел

Через море полетел.

 

 

Снова князь у моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;

Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывёт.

„Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ж ты тих, как день ненастный?

Опечалился чему?“ —

Говорит она ему.

Князь Гвидон ей отвечает:

„Грусть-тоска меня съедает;

Чудо чудное завесть

Мне б хотелось. Где-то есть

Ель в лесу, под елью белка;

Диво, право, не безделка —

Белка песенки поёт,

Да орешки всё грызёт,

А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,

Ядра — чистый изумруд;

Но, быть может, люди врут“.

Князю лебедь отвечает:

„Свет о белке правду бает;

Это чудо знаю я;

Полно, князь, душа моя,

Не печалься; рада службу

Оказать тебе я в дружбу“.

С ободрённою душой

Князь пошел себе домой;

Лишь ступил на двор широкий —

Что ж? под ёлкою высокой,

Видит, белочка при всех

Золотой грызет орех,

Изумрудец вынимает,

А скорлупку собирает,

Кучки равные кладёт

И с присвисточкой поёт

При честном при всём народе:

Во саду ли, в огороде.

Изумился князь Гвидон.

„Ну, спасибо, — молвил он, —

Ай да лебедь — дай ей боже,

Что и мне, веселье то же“.

Князь для белочки потом

Выстроил хрустальный дом,

Караул к нему приставил

И притом дьяка заставил

Строгий счёт орехам весть.

Князю прибыль, белке честь.

 

 

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;

Он бежит себе в волнах

На поднятых парусах

Мимо острова крутого,

Мимо города большого:

Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.

Пристают к заставе гости;

Князь Гвидон зовёт их в гости,

Их и кормит и поит

И ответ держать велит:

„Чем вы, гости, торг ведёте

И куда теперь плывёте?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет,

Торговали мы конями,

Всё донскими жеребцами,

А теперь нам вышел срок —

И лежит нам путь далёк:

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…“

Говорит им князь тогда:

„Добрый путь вам, господа,

По морю по Окияну

К славному царю Салтану;

Да скажите: князь Гвидон

Шлёт царю-де свой поклон“.

 

 

Гости князю поклонились,

Вышли вон и в путь пустились.

К морю князь — а лебедь там

Уж гуляет по волнам.

Молит князь: душа-де просит,

Так и тянет и уносит…

Вот опять она его

Вмиг обрызгала всего:

В муху князь оборотился,

Полетел и опустился

Между моря и небес

На корабль — и в щель залез.

 

 

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана —

И желанная страна

Вот уж издали видна;

Вот на берег вышли гости;

Царь Салтан зовёт их в гости,

И за ними во дворец

Полетел наш удалец.

Видит: весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате

На престоле и в венце,

С грустной думой на лице.

А ткачиха с Бабарихой

Да с кривою поварихой

Около царя сидят,

Злыми жабами глядят.

Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:

„Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?

Ладно ль за морем, иль худо,

И какое в свете чудо?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет;

За морем житьё не худо;

В свете ж вот какое чудо:

Остров на море лежит,

Град на острове стоит

С златоглавыми церквами,

С теремами да садами;

Ель растет перед дворцом,

А под ней хрустальный дом;

Белка там живет ручная,

Да затейница какая!

Белка песенки поёт,

Да орешки всё грызёт,

А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,

Ядра — чистый изумруд;

Слуги белку стерегут,

Служат ей прислугой разной —

И приставлен дьяк приказный

Строгий счет орехам весть;

Отдает ей войско честь;

Из скорлупок льют монету,

Да пускают в ход по свету;

Девки сыплют изумруд

В кладовые, да под спуд;

Все в том острове богаты,

Изоб нет, везде палаты;

А сидит в нем князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон“.

Царь Салтан дивится чуду.

„Если только жив я буду,

Чудный остров навещу,

У Гвидона погощу“.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Не хотят его пустить

Чудный остров навестить.

Усмехнувшись исподтиха,

Говорит царю ткачиха:

„Что тут дивного? ну, вот!

Белка камушки грызёт,

Мечет золото и в груды

Загребает изумруды;

Этим нас не удивишь,

Правду ль, нет ли говоришь.

В свете есть иное диво:

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Разольётся в шумном беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.

Это диво, так уж диво,

Можно молвить справедливо!“

Гости умные молчат,

Спорить с нею не хотят.

Диву царь Салтан дивится,

А Гвидон-то злится, злится…

Зажужжал он и как раз

Тётке сел на левый глаз,

И ткачиха побледнела:

„Ай!“ и тут же окривела;

Все кричат: „Лови, лови,

Да дави её, дави…

Вот ужо! постой немножко,

Погоди…“ А князь в окошко,

Да спокойно в свой удел

Через море прилетел.

 

 

Князь у синя моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;

Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывёт.

„Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ты тих, как день ненастный?

Опечалился чему?“ —

Говорит она ему.

Князь Гвидон ей отвечает:

„Грусть-тоска меня съедает —

Диво б дивное хотел

Перенесть я в мой удел“.

„А какое ж это диво?“

— Где-то вздуется бурливо

Окиян, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Расплеснется в шумном беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.

Князю лебедь отвечает:

„Вот что, князь, тебя смущает?

Не тужи, душа моя,

Это чудо знаю я.

Эти витязи морские

Мне ведь братья все родные.

Не печалься же, ступай,

В гости братцев поджидай“.

 

 

Князь пошёл, забывши горе,

Сел на башню, и на море

Стал глядеть он; море вдруг

Всколыхалося вокруг,

Расплескалось в шумном беге

И оставило на бреге

Тридцать три богатыря;

В чешуе, как жар горя,

Идут витязи четами,

И, блистая сединами,

Дядька впереди идёт

И ко граду их ведёт.

С башни князь Гвидон сбегает,

Дорогих гостей встречает;

Второпях народ бежит;

Дядька князю говорит:

„Лебедь нас к тебе послала

И наказом наказала

Славный город твой хранить

И дозором обходить.

Мы отныне ежеденно

Вместе будем непременно

У высоких стен твоих

Выходить из вод морских,

Так увидимся мы вскоре,

А теперь пора нам в море;

Тяжек воздух нам земли“.

Все потом домой ушли.

 

 

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;

Он бежит себе в волнах

На поднятых парусах

Мимо острова крутого,

Мимо города большого;

Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.

Пристают к заставе гости.

Князь Гвидон зовёт их в гости,

Их и кормит и поит

И ответ держать велит:

„Чем вы, гости, торг ведёте?

И куда теперь плывёте?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет;

Торговали мы булатом,

Чистым серебром и златом,

И теперь нам вышел срок;

А лежит нам путь далёк,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана“.

Говорит им князь тогда:

„Добрый путь вам, господа,

По морю по Окияну

К славному царю Салтану.

Да скажите ж: князь Гвидон

Шлёт-де свой царю поклон“.

 

 

Гости князю поклонились,

Вышли вон и в путь пустились.

К морю князь, а лебедь там

Уж гуляет по волнам.

Князь опять: душа-де просит…

Так и тянет и уносит…

И опять она его

Вмиг обрызгала всего.

Тут он очень уменьшился,

Шмелем князь оборотился,

Полетел и зажужжал;

Судно на море догнал,

Потихоньку опустился

На корму — и в щель забился.

 

 

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана,

И желанная страна

Вот уж издали видна.

Вот на берег вышли гости.

Царь Салтан зовёт их в гости,

И за ними во дворец

Полетел наш удалец.

Видит, весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате

На престоле и в венце,

С грустной думой на лице.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Около царя сидят —

Четырьмя все три глядят.

Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:

„Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?

Ладно ль за морем иль худо?

И какое в свете чудо?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет;

За морем житьё не худо;

В свете ж вот какое чудо:

Остров на море лежит,

Град на острове стоит,

Каждый день идёт там диво:

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Расплеснется в скором беге —

И останутся на бреге

Тридцать три богатыря,

В чешуе златой горя,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые,

Все равны, как на подбор;

Старый дядька Черномор

С ними из моря выходит

И попарно их выводит,

Чтобы остров тот хранить

И дозором обходить —

И той стражи нет надежней,

Ни храбрее, ни прилежней.

А сидит там князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон“.

Царь Салтан дивится чуду.

„Коли жив я только буду,

Чудный остров навещу

И у князя погощу“.

Повариха и ткачиха

Ни гугу — но Бабариха

Усмехнувшись говорит:

„Кто нас этим удивит?

Люди из моря выходят

И себе дозором бродят!

Правду ль бают, или лгут,

Дива я не вижу тут.

В свете есть такие ль дива?

Вот идет молва правдива:

За морем царевна есть,

Что не можно глаз отвесть:

Днём свет божий затмевает,

Ночью землю освещает,

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.

А сама-то величава,

Выплывает, будто пава;

А как речь-то говорит,

Словно реченька журчит.

Молвить можно справедливо,

Это диво, так уж диво“.

Гости умные молчат:

Спорить с бабой не хотят.

Чуду царь Салтан дивится —

А царевич хоть и злится,

Но жалеет он очей

Старой бабушки своей:

Он над ней жужжит, кружится —

Прямо на нос к ней садится,

Нос ужалил богатырь:

На носу вскочил волдырь.

И опять пошла тревога:

„Помогите, ради бога!

Караул! лови, лови,

Да дави его, дави…

Вот ужо! пожди немножко,

Погоди!..“ А шмель в окошко,

Да спокойно в свой удел

Через море полетел.

 

 

Князь у синя моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;

Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.

„Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ж ты тих, как день ненастный?

Опечалился чему?“ —

Говорит она ему.

Князь Гвидон ей отвечает:

„Грусть-тоска меня съедает:

Люди женятся; гляжу,

Неженат лишь я хожу“.

— А кого же на примете

Ты имеешь? — „Да на свете,

Говорят, царевна есть,

Что не можно глаз отвесть.

Днём свет божий затмевает,

Ночью землю освещает —

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.

А сама-то величава,

Выступает, будто пава;

Сладку речь-то говорит,

Будто реченька журчит.

Только, полно, правда ль это?“

Князь со страхом ждёт ответа.

Лебедь белая молчит

И, подумав, говорит:

„Да! такая есть девица.

Но жена не рукавица:

С белой ручки не стряхнёшь,

Да за пояс не заткнёшь.

Услужу тебе советом —

Слушай: обо всем об этом

Пораздумай ты путём,

Не раскаяться б потом“.

Князь пред нею стал божиться,

Что пора ему жениться,

Что об этом обо всём

Передумал он путём;

Что готов душою страстной

За царевною прекрасной

Он пешком идти отсель

Хоть за тридевять земель.

Лебедь тут, вздохнув глубоко,

Молвила: „Зачем далёко?

Знай, близка судьба твоя,

Ведь царевна эта — я“.

Тут она, взмахнув крылами,

Полетела над волнами

И на берег с высоты

Опустилася в кусты,

Встрепенулась, отряхнулась

И царевной обернулась:

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит;

А сама-то величава,

Выступает, будто пава;

А как речь-то говорит,

Словно реченька журчит.

Князь царевну обнимает,

К белой груди прижимает

И ведёт её скорей

К милой матушке своей.

Князь ей в ноги, умоляя:

„Государыня-родная!

Выбрал я жену себе,

Дочь послушную тебе,

Просим оба разрешенья,

Твоего благословенья:

Ты детей благослови

Жить в совете и любви“.

Над главою их покорной

Мать с иконой чудотворной

Слезы льёт и говорит:

„Бог вас, дети, наградит“.

Князь не долго собирался,

На царевне обвенчался;

Стали жить да поживать,

Да приплода поджидать.

 

 

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;

Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах

Мимо острова крутого,

Мимо города большого;

Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.

Пристают к заставе гости.

Князь Гвидон зовёт их в гости,

Он их кормит и поит

И ответ держать велит:

„Чем вы, гости, торг ведёте

И куда теперь плывете?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет,

Торговали мы недаром

Неуказанным товаром;

А лежит нам путь далек:

Восвояси на восток,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана“.

Князь им вымолвил тогда:

„Добрый путь вам, господа,

По морю по Окияну

К славному царю Салтану;

Да напомните ему,

Государю своему:

К нам он в гости обещался,

А доселе не собрался —

Шлю ему я свой поклон“.

Гости в путь, а князь Гвидон

Дома на сей раз остался

И с женою не расстался.

 

 

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит

Мимо острова Буяна

К царству славного Салтана,

И знакомая страна

Вот уж издали видна.

Вот на берег вышли гости.

Царь Салтан зовёт их в гости.

Гости видят: во дворце

Царь сидит в своем венце,

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Около царя сидят,

Четырьмя все три глядят.

Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:

„Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?

Ладно ль за морем, иль худо?

И какое в свете чудо?“

Корабельщики в ответ:

„Мы объехали весь свет;

За морем житьё не худо,

В свете ж вот какое чудо:

Остров на море лежит,

Град на острове стоит,

С златоглавыми церквами,

С теремами и садами;

Ель растет перед дворцом,

А под ней хрустальный дом;

Белка в нем живет ручная,

Да чудесница какая!

Белка песенки поёт

Да орешки всё грызёт;

А орешки не простые,

Скорлупы-то золотые,

Ядра — чистый изумруд;

Белку холят, берегут.

Там ещё другое диво:

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Расплеснется в скором беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор —

С ними дядька Черномор.

И той стражи нет надежней,

Ни храбрее, ни прилежней.

А у князя жёнка есть,

Что не можно глаз отвесть:

Днём свет божий затмевает,

Ночью землю освещает;

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.

Князь Гвидон тот город правит,

Всяк его усердно славит;

Он прислал тебе поклон,

Да тебе пеняет он:

К нам-де в гости обещался,

А доселе не собрался“.

 

 

Тут уж царь не утерпел,

Снарядить он флот велел.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Не хотят царя пустить

Чудный остров навестить.

Но Салтан им не внимает

И как раз их унимает:

„Что я? царь или дитя? —

Говорит он не шутя: —

Нынче ж еду!“ — Тут он топнул,

Вышел вон и дверью хлопнул.

 

 

Под окном Гвидон сидит,

Молча на море глядит:

Не шумит оно, не хлещет,

Лишь едва, едва трепещет,

И в лазоревой дали

Показались корабли:

По равнинам Окияна

Едет флот царя Салтана.

Князь Гвидон тогда вскочил,

Громогласно возопил:

„Матушка моя родная!

Ты, княгиня молодая!

Посмотрите вы туда:

Едет батюшка сюда“.

Флот уж к острову подходит.

Князь Гвидон трубу наводит:

Царь на палубе стоит

И в трубу на них глядит;

С ним ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой;

Удивляются оне

Незнакомой стороне.

Разом пушки запалили;

В колокольнях зазвонили;

К морю сам идет Гвидон;

Там царя встречает он

С поварихой и ткачихой,

С сватьей бабой Бабарихой;

В город он повёл царя,

Ничего не говоря.

 

 

Все теперь идут в палаты:

У ворот блистают латы,

И стоят в глазах царя

Тридцать три богатыря,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.

Царь ступил на двор широкой:

Там под ёлкою высокой

Белка песенку поёт,

Золотой орех грызёт,

Изумрудец вынимает

И в мешечек опускает;

И засеян двор большой

Золотою скорлупой.

Гости дале — торопливо

Смотрят — что ж? княгиня — диво:

Под косой луна блестит,

А во лбу звезда горит;

А сама-то величава,

Выступает, будто пава,

И свекровь свою ведёт.

Царь глядит — и узнаёт…

В нём взыграло ретивое!

„Что я вижу? что такое?

Как!“ — и дух в нём занялся…

Царь слезами залился,

Обнимает он царицу,

И сынка, и молодицу,

И садятся все за стол;

И весёлый пир пошел.

А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,

Разбежались по углам;

Их нашли насилу там.

Тут во всём они признались,

Повинились, разрыдались;

Царь для радости такой

Отпустил всех трёх домой.

День прошёл — царя Салтана

Уложили спать вполпьяна.

Я там был; мёд, пиво пил —

И усы лишь обмочил.

1831