Метаданни
Данни
- Година
- 1848 (Обществено достояние)
- Език
- руски
- Форма
- Повест
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- няма
- Вашата оценка:
Информация
- Източник
- Интернет-библиотека Алексея Комарова / Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15-ти томах. Л., „Наука“, 1988. Том 2.
История
- — Добавяне
Метаданни
Данни
- Включено в книгата
-
- Оригинално заглавие
- Белые ночи, 1848 (Обществено достояние)
- Превод от руски
- Дамян Тодоров, 1959 (Пълни авторски права)
- Форма
- Повест
- Жанр
- Характеристика
- Оценка
- 5,3 (× 43 гласа)
- Вашата оценка:
Информация
Издание:
Ф. М. Достоевски. Бели нощи
Руска. Второ издание
Редактор: Лиляна Ацева
Технически редактор: Олга Стоянова
Коректор: Лидия Стоянова
Издателство „Народна култура“
Оформление: Владислав Паскалев
Рисунка: Симеон Венов
Художник-редактор: Ясен Васев
Ф. М. Достоевский
Белые ночи
Полное собрание сочинений в тридцати томах. Том второй
Издательство „Наука“, Ленинградское отделение, Ленинград, 1972
Лит. група IV
Дадена за набор 3. XII. 1977 г.
Подписана за печат март 1978 г.
Излязла от печат юни 1978 г.
ДПК „Димитър Благоев“, София
Печатни коли 5
Изд. коли 4.99
Цена 0,50 лв
История
- — Добавяне
Утро
Мои ночи кончились утром. День был нехороший. Шел дождь и уныло стучал в мои стекла; в комнатке было темно, на дворе пасмурно. Голова у меня болела и кружилась; лихорадка прокрадывалась по моим членам.
— Письмо к тебе, батюшка, по городской почте, почтарь принес, — проговорила надо мною Матрена.
— Письмо! от кого? — закричал я, вскакивая со стула.
— А не ведаю, батюшка, посмотри, может, там и написано от кого.
Я сломал печать. Это от нее!
«О, простите, простите меня! — писала мне Настенька, — на коленях умоляю вас, простите меня! Я обманула и вас и себя. Эта был сон, призрак… Я изныла за вас сегодня; простите, простите меня!…
Не обвиняйте меня, потому что я ни в чем не изменилась пред вами; я сказала, что буду любить вас, я и теперь вас люблю, больше чем люблю. О боже! если б я могла любить вас обоих разом! О, если б вы были он!»
«О, если б он были вы!» — пролетело в моей голове. Я вспомнил твои же слова, Настенька!
«Бог видит, что бы я теперь для вас сделала! Я знаю, что вам тяжело и грустно. Я оскорбила вас, но вы знаете — коли любишь, долго ли помнишь обиду. А вы меня любите!
Благодарю! да! благодарю вас за эту любовь. Потому что в памяти моей она напечатлелась, как сладкий сон, который долго помнишь после пробуждения; потому что я вечно буду помнить тот миг, когда вы так братски открыли мне свое сердце и так великодушно приняли в дар мое, убитое, чтоб его беречь, лелеять, вылечить его… Если вы простите меня, то память об вас будет возвышена во мне вечным, благодарным чувством к вам, которое никогда не изгладится из души моей… Я буду хранить эту память, буду ей верна, не изменю ей, не изменю своему сердцу: оно слишком постоянно. Оно еще вчера так скоро воротилось к тому, которому принадлежало навеки.
Мы встретимся, вы придете к нам, вы нас не оставите, вы будете вечно другом, братом моим… И когда вы увидите меня, вы подадите мне руку, да? вы подадите мне ее, вы простили меня, не правда ли? Вы меня любите по-прежнему?
О, любите меня, не оставляйте меня, потому что я вас так люблю в эту минуту, потому что я достойна любви вашей, потому что я заслужу ее… друг мой милый! На будущей неделе я выхожу за него. Он воротился влюбленный, он никогда не забывал обо мне… Вы не рассердитесь за то, что я об нем написала. Но я хочу прийти к вам вместе с ним; вы его полюбите, не правда ли?…
Простите же, помните и любите вашу
Я долго перечитывал это письмо; слезы просились из глаз моих. Наконец оно выпало у меня из рук, и я закрыл лицо.
— Касатик! а касатик! — начала Матрена.
— Что, старуха?
— А паутину-то я всю с потолка сняла; теперь хоть женись, гостей созывай, так в ту ж пору…
Я посмотрел на Матрену… Это была еще бодрая, молодая старуха, но, не знаю отчего, вдруг она представилась мне с потухшим взглядом, с морщинами на лице, согбенная, дряхлая… Не знаю отчего, мне вдруг представилось, что комната моя постарела так же, как и старуха. Стены и полы облиняли, всё потускнело; паутины развелось еще больше. Не знаю отчего, когда я взглянул в окно, мне показалось, что дом, стоявший напротив, тоже одряхлел и потускнел в свою очередь, что штукатурка на колоннах облупилась и осыпалась, что карнизы почернели и растрескались и стены из темно-желтого яркого цвета стали пегие…
Или луч солнца, внезапно выглянув из-за тучи, опять спрятался под дождевое облако, и всё опять потускнело в глазах моих; или, может быть, передо мною мелькнула так неприветно и грустно вся перспектива моего будущего, и я увидел себя таким, как я теперь, ровно через пятнадцать лет, постаревшим, в той же комнате, так ж одиноким, с той же Матреной, которая нисколько не поумнела за все эти годы.
Но чтоб я помнил обиду мою, Настенька! Чтоб я нагнал темное облако на твое ясное, безмятежное счастие, чтоб я, горько упрекнув, нагнал тоску на твое сердце, уязвил его тайным угрызением и заставил его тоскливо биться в минуту блаженства, чтоб я измял хоть один из этих нежных цветков, которые ты вплела в свои черные кудри, когда пошла вместе с ним к алтарю… О, никогда, никогда! Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!
Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?…
Утро
Моите нощи свършиха с утро. Денят беше лош. Валеше дъжд и скръбно тракаше по стъклата на прозорците ми; в стаичката беше тъмно, вън — мрачно. Главата ме болеше и ми се виеше свят; треска пълзеше по тялото ми.
— Писмо имаш, господарю, по градската поща, донесе го раздавачът — наведе се над мен Матрьона.
— Писмо! От кого? — извиках аз, като скочих от стола.
— А че не знам, господарю, погледни, може там да е написано от кого е.
Счупих печата. От нея!
„О, простете, простете ми! — пишеше ми Настенка. — На колене ви моля, простете ми! Аз измамих и вас, и себе си. Това бе сън, мираж… Измъчих се днес за вас; простете, простете ми!…
Не ме обвинявайте, защото аз в нищо не съм се променила; казах, че ще ви обичам, аз и сега ви обичам, нещо повече дори! О, боже! Ако можех да обичам и двама ви наведнъж! О, ако вие бяхте той!“
„О, ако той бяхте вие!“ — премина през ума ми. — „Спомних си твоите думи, Настенка!“
„Бог вижда, какво не бих направила сега за вас! Зная, че ви е тежко и мъчно. Оскърбих ви, но вие знаете — като обичаш, прощаваш обидата. А вие ме обичате!
Благодаря! Да, благодаря ви за тая любов! Защото тя се е запечатала в паметта ми като сладък сън, който дълго помним след събуждане; защото аз вечно ще помня оня миг, когато ми открихте така братски сърцето си и така великодушно приехте в дар моето, убитото ми сърце, за да го пазите, галите и излекувате… Ако ми простите, споменът за вас ще бъде възвисен у мен като вечно благодарно чувство към вас, което никога няма да изчезне от душата ми… Аз ще пазя тоя спомен, ще му бъда вярна, няма да му изменя, няма да изменя на сърцето си: то е прекалено постоянно. То и вчера така скоро се върна към оногова, комуто принадлежеше завинаги.
Ние ще се срещнем, вие ще дойдете у нас, вие няма да ни оставите, ще ми бъдете вечно приятел, брат… И когато ме видите, ще ми подадете ръка, нали? Ще ми я подадете, вие сте ми простили, нали? Обичате ли ме както преди?
О, обичайте ме, не ме оставяйте, защото аз така ви обичам в тая минута, защото аз съм достойна за вашата любов, защото аз ще я заслужавам… мой мили приятелю! Идната неделя ще се омъжа за него. Той се върна влюбен, никога не ме е забравял… Вие няма да се разсърдите, че пиша за него. Но аз искам да дойда при вас заедно с него; вие ще го обикнете, нали?…
А сега простете, помнете и обичайте вашата
Дълго препрочитах това писмо; сълзи напираха в очите ми. Най-сетне то падна от ръцете ми и аз закрих лице.
— Миличък! Ей, миличък! — обади се Матрьона.
— Какво, старо?
— Ами паяжината свалих цялата от тавана; сега, ако щеш, жени се, гости си кани, време ти е…
Погледнах Матрьона… Тя беше още бодра, млада старица, но не зная защо, изведнъж ми се стори, че е с изгаснал поглед, с бръчки по лицето, прегърбена, остаряла… Не зная защо, изведнъж ми се стори, че моята стая също се е състарила като старицата. Стените и подовете са овехтели, всичко е потъмняло; паяжините са се увеличили още повече. Не зная защо, когато погледнах през прозореца, стори ми се, че къщата отсреща също на свой ред е остаряла и потъмняла, че мазилката на колоните се е олющила и опадала, че корнизите са почернели и напукани и стените от ярко тъмножълти са станали шарени…
Дали слънчевият лъч, внезапно надникнал иззад дъждовния облак, пак се скри зад него и всичко пак потъмня пред очите ми; или може би пред мен премина така неприветливо и тъжно цялата перспектива на моето бъдеще и аз се видях такъв, както сега точно след петнадесет години, застарял, в същата стая, също така самотен, със същата Матрьона, която ни най-малко не е поумняла през всичките тия години.
Но да помня обидата си, Настенка! Да закрия с тъмен облак твоето ясно, тихо щастие, да те упрекна обидно и да причиня мъка на сърцето ти, да го нараня с тайно угризение и да го накарам тъжно да тупти в минутата на блаженството, да стъпча макар и само едно от нежните цветенца, които си вплела в черните си къдри, когато си тръгнала с него към олтара… О, никога, никога! Нека бъде ясно твоето небе, нека бъде светла и безметежна милата ти усмивка, бъди благословена за минутата блаженство и щастие, което ти даде на друго самотно, благодарно сърце!
Боже мой! Цяла минута блаженство! Та нима това е малко, па макар и за цял човешки живот?…